"Владимир Кораблинов. Воронежские корабли " - читать интересную книгу автора

- Ну, ребята, - сказал Иванок, - это мы чем-то дедушке не угодили.
Видно, надо ему гостинца дарить.
Бывало в старину, что мужики водяному гостинца даривали. Возьмут какую
ни на есть худую клячонку и - в омут: на, дедушка, бери, не серчай!
Но ведь это дома просто: ставит мир мужику полштофа, ну, денег там
алтына два и - бери, топи конягу.
Тут же все лошади казенные, государевы.
- Как быть? - спрашивают мужики у караульного начальника.
- Да, видно, топите какую-нибудь, - отвечает тот. - Скажем, что сама
утопла.
Выбрали одну кривую кобыленку и утопили. Ночи две ничего, тихо было.
Плоты снова повязали. Но сколько-то дней прошло - опять порезаны скрутки.
Сидят лесорубы, горюют: серчает дедушка.
Ехал мимо старичок из Вербилова-села.
- Что, - спрашивает, - приуныли, детки? Ай царские харчи не сладки?
Ему рассказали - так и так.
- Эх вы, глупенькие! - сказал старичок. - Какой же это водяной? Это
зверь бобер. Видали шапки боярские? Это он самый и есть. А насчет дедушки -
не сумлевайтесь: мы ему на вешнего Миколу ха-а-рошего мерина подарили.
После этого опять тихая жизнь потекла.
А лето между тем уже к осени наклонилось. Кое-где в листве мелькнули
рыжие и красные заплатки. Осина задрожала, почуяла мороз. Зори утром
занимались малиновые, прохладные.
И все бы ладно было, да вдруг с чего-то стал народ хворать,
лихорадка-трясовица навалилась. Из полста мужиков, считай, половина влежку
лежит.
Послал караульный в Воронеж просить господина адмиралтейца, чтоб хоть
плохоньких каких прислали, - работа стала.
В это самое время, откуда ни возьмись, объявился на озере успенский
дьячок Ларивон.
Он вылез из лесной чащи и был как дикий зверь.
Одежда на нем висела клочьями. Взгляд - истинно волчий.
Увидев караульного солдата, он кинулся было бежать, но споткнулся,
упал, и тут его схватили.
Солдат стал спрашивать: кто, откуда, зачем по лесу ходит, не беглый ли
с царской работы?
- Беглый-то беглый, - дерзко сказал Ларивон, - да не ваш. Я из
Толшевского монастыря утек и к царскому делу не касаем. Я человек духовного
звания.
Тогда Афанасий и другие признали его, а признав, удивились, зачем он
так оборван и звероподобен и как попал в монастырь.
И Ларька им рассказал, что под монастырь его подвел успенский поп
Онуфрий. А именно за то, что он, Ларька, поколотил немецкого попа Густавку.
Тот-де Густавка-поп надсмехался над православной верой и брехал в австерии,
или, по-русски сказать, в кабаке, будто в православной церкви трезвон есть
как бы скоморошья плясовая, а поповские власы сходны с бабьими и смеху
достойны.
- За таковые речи, - сказал Ларька, - я того богомерзкого попа Густавку
дважды по харе смазал: раз - за трезвон да за власы - раз. Он, Густавка-то,
возьми да и пожалься Онуфрию. А тот, черт гладкой, нет бы добавить немцу за