"Владимир Кораблинов. Воронежские корабли " - читать интересную книгу автора

сочиненное в толиком удобном образе: яко каждый может почислити всякое
исчисление, великое и малое, в продажах и куплях, в мерах же и весах, и во
всякой цене, и во всяких деньгах, во вся царства всего мира..."
И голод терзал Василия, потому что кормовых денег не давали. А немец
окаянный опять утром тыкал тростью в живот и говорил:
- Корох много ел? Пфуй!

Глава двенадцатая,

о том, как в руках у старого солдата вместо шпаги оказался заступ и как
сделались они с Иванком кунаками, какие разговоры разговаривали и какую
песню пела Иванку малая птаха синица

Сняли с Афанасия шарф и шпагу и определили на черную работу. Был он
солдат, царский человек, а стал ничто, всяк над ним командир.
По скобленой бороде, по длинному волосу угадывая в нем наказанного
солдата, каждый еще и поглумиться норовит, обидеть. Вшивая мразь, чушка
кабацкая, поротый зад, - просто не пройдет мимо, а все с подковыркой.
- Был, - загогочет, - пан, да с печки упал! Как оно, служивый,
лопатой-то ворочать? Не сладко?
Афанасий отмалчивался, в драку не лез.
Его поставили копать землю, бить сваи.
Вдоль верфи делали дорогу, мостили камнем набережную.
Потом послали в городок Тавров строить новую верфь.
Там Питер задумал сделать одиннадцать каменных доков. И пять уже
построили.
Тысячи народу в те годы собрались в Воронеже и в Таврове. Белорусские
а'кали, владимирские о'кали, пензенские ча'кали, новгородские чо'кали -
всякий говор шумел над Воронеж-рекой. И даже кавказцы случались и калмыки.
Всякого народу бывало.
В Таврове Афанасий бил камень. Работа была тяжелая, а харчи плохие. И
он совсем отощал.
Первое время все ждал, что вот кончится срок наказания, вернут ему шарф
и шпагу, и опять он станет ефрейтор, казенный человек.
Но дни шли, уже и луга скосили, а прощенья все не было. И Афанасий
догадался, что об нем позабыли.
Горько ему сделалось: под Нарвой-городом погибал, под Ригой-крепостью
отличился на стенах, из рук самого фельдмаршала господина Шереметьева
получал новой чеканки серебряный рублик, а теперь всеми забыт и погибает
бесполезно.
Афанасий сам был справедливый человек. Поэтому несправедливость
господина адмиралтейца показалась ему особенно обидной. Его в углянской
конфузии рыжий мужик очень просто мог жизни лишить, да кабы не утек на
Васяткиной Пегашке, так и лишил бы. Он, Афанасий, при этой конфузии ратного
подвига, верно, не совершил, но ведь и наказывать его не за что.
Эх, доля ты окаянная, подневольная жизнь!
Работал Афанасий, бил камень, плакал горючими слезами.
И в это печальное время он встретил того рыжего мужика, какой его тогда
в лесу хотел убить...
Как и других нетчиков и утеклецов, рыжего отодрали ореховыми батогами и