"Владимир Кораблинов. Герасим Кривуша " - читать интересную книгу автора

Во все-то щелочки мука ему набилась - и смех и грех, право! Отчихавшись да
отморгавшись, кинулся он Филофея с товарищами развязывать. Только у Филофея
кляп вытащил, как тот завопит не своим голосом: "Сундук! Ребята,
сундук-то!" - "Молчи, видно, Никитич, про сундук, - сказал мучной мужик, -
слава те господи, что ноне середа пришлась". Мало-помалу всех распутали,
пошел разговор. Что ж оказалось? Ведь верно, Кудеяр был. Как это он, провор,
пронюхал, что Романовых бояр управитель с казной поедет, - бог весть.
Вчерашний день так-то к вечеру пришли, злодеи, дворника в мучной ларь
затолкали, вместо него поставили черного своего, и сел атаман под образа
ждать. А его молодцы-подлеты по деревенским избам схоронились. У них уговор
был: как на крыльце фонарь засветит, так и - айда. Ан вчерашний-то день
Филофей замешкался, пришлось хозяину больше суток в ларе сидеть, спасибо
окаянному душегубцу, хоть разок на двор выпустил да угол пирога кинул. Так
все подлинный дворник рассказал. Тут гарденинские побежали скотину глядеть -
не увел ли, нечистый дух, быков. Нет, быки стояли на месте. Пономарь же с
дьяконом со страху одурели: сидят, один на другого крестятся. А Герасим
думал: "Ну, Кудеяр! Ну, Илюшка! Вон как с ними, с чертями, надо - за глотку,
да и го'ди! А мы - грамотку!" Однако с рассветом собрался и пошел дальше. И
довольно-таки кой-чего нагляделся по дороге, и многую неправду и тесноту
видел, и мужицкие слезы. На двенадцатые сутки золотом заблестело впереди,
прохожие скинули шапки и перекрестились: "Слава тебе, господи! - молвили, -
Москва!"

Повесть четвертая

1. Ай да Москва, ай да столица прекрасная, златоглавая! Как тебя
описать? Из шумной стаи слов-лебедей каких бы лебедушек белокрылых пустить
на мертвый лист бумажный? Ох, немощно перо! Тут бы гуслицы переборчатые,
звонкие, сладкую и могучую песню вещего Бояна! Но нету того, увы, стану
складывать, как умею, простите. Да ведь на Москве в то время и гуслей-то не
стало: царский указ кричали с крыльца, чтоб, избавь бог, беса не тешить, в
гусли не звенеть. "А где объявятся домры, и сурны, и гудки, и балалайки, и
всякие чудесные бесовские сосуды, и те бы вынимать и, изломав, жечь".

2. Живет Герасим в Москве, дивится на многие чудеса. Куда ни глянет -
диковина: что за дворцы, что за терема, что за храмы! А народу, а крику!
Сперва подумал - на пожар бегут, такой шум, такой спех, и дыма черные столбы
над тесовыми крышами. По тесному проулочку кинулся казак на дым, выскочил к
реке, и верно - по берегу цельная улица горит: в три яруса стоит срубы
черные, закопченные, из верхних окошек клубится смрадный дым. У четырех
журавцов мужики в одних рубахах таскают бадейки с водой, да где им! Герасим
было на помочь, но тут из горящего сруба выскочили какие-то нагишами, давай
по грязному снегу кататься, грегочут, шутоломные, - не диво ль? Думал -
пожар, ан - смех: бани оказалися! Что за Москва. Шутница.
3. А было раз, в Кремле зазевался на золотые маковки соборные, не
заприметил боярского поезда, не услыхал тулумбасника; тот казака - плетью.
Через полушубок не прожгло, конечно, да ведь обидно: народ ржет: "Э, малой!
Гля, вон ишшо галка летит! Пошто эту не счел?"
4. Но ничего, обтерпелся. В корчемнях да на постоялых дворах с такими ж
челобитчиками схаживался, с разных мест - со Пскова, с Устюга Великого, с