"Олег Корабельников. Гололед (Авт.сб. "Башня птиц")" - читать интересную книгу автора

В десятом часу открылась дверь и на крыльцо вышел какой-то мужчина.
Буданов отвел равнодушный взгляд, но тут боковым зрением увидел, что
вместе с ним вышла и та, кого он так долго ждал. Да, это была Антипова, он
узнал ее, хотя она была в пальто, накинутом на плечи. Они оба, мужчина и
женщина, постояли с минуту на крыльце, он махнул рукой и направился к
дороге, а она посмотрела ему вслед и, ежась от холода, скрылась в
подъезде.
"Ах, вот оно что, - подумал Буданов, - она была дома и не открывала
дверь, она была не одна. Вот, значит, каково ее горе, безутешное горе
вдовы".
Он зло и вычурно выругался, резко поворачивая ключ зажигания. Он
чувствовал себя мальчишкой, обманутым и оскорбленным. Он ненавидел себя,
но больше всего - ту, что одурачила его, взрослого, умного,
проницательного и великодушного. "Гимназист, - честил он себя, - сопляк,
желторотый романтик, растяпа, остолоп, выродок, кретин..." И зло свое
вымещал на машине. Он бросал ее из стороны в сторону, безжалостно давил на
тормоз, автомобиль взвизгивал, ерепенился, юзил на поворотах, и Буданов,
стараясь угодить колесами в каждую выбоину на дороге, злорадно
прислушивался к скрежету и стуку под брюхом машины и, будь он всадником,
то давно бы уже искровавил бока коня шпорами, разодрал бы его рот удилами,
исхлестал бы его круп до костей и загнал бы его до смерти...
"Продам, непременно продам машину", - приговаривал он, закрывая гараж
на четвертый, самый мудреный замок.
Телевизор он так и оставил на заднем сиденье, поленился тащить в дом.
Поднялся злой, раздраженный, с порога накричал на жену, в общем-то ни в
чем не виноватую, но ему казалось, что и она причастна к его унижению
("Знаю я вас, баб, все вы подлые"), что и она обманывает его красивым
лицом и притворной любовью, а на самом деле она уродлива и лжива, и ждет
только его смерти, и смеется над ним, ведь не зря она сшила это платье, и,
кстати, почему она так загадочно улыбалась в среду, когда пришла домой
позже обычного.
Лена уперлась руками в бока ("Нет, эти располневшие бугры уже не
назовешь талией"), Лена выкрикивала злые слова ("Нет, эту разверстую пасть
с золотыми коронками уже не назовешь ротиком"), Лена схватила тарелку и
грохнула ее об пол ("Нет, эти грабли, эти лапищи уже не назовешь
ручками"), Лена топнула ногой, да так, что зазвенели стекла ("Нет, эти
костыли, эти ходули уже никогда не назовешь ножками")...
На улице он немного остыл, идти было некуда, ни друга, ни любовницы. Он
усмехнулся: да, ни любовницы. Что за пошлое слово! Что за пошлая жизнь.
Позади, на третьем этаже, остался самый старый, самый испытанный враг -
жена, напротив, в гараже, ждал его самый хитрый и самый подлый враг -
автомобиль, и где-то далеко, на другом конце города, жил еще один -
Антипова, враг непонятный, смутный, но еще более опасный оттого, что не
знаешь: чего ожидать от него, к какому удару готовиться.
Он открыл гараж, сел на табуретку, прислонившись к батарее, рассеянно
пошарил по карманам в поисках сигарет, но они давно кончились, тогда он
набрал щепотку табаку в складках кармана, пожевал и с отвращением сплюнул.
"Жигули" скалились радиатором, беззвучный смех мертвой машины слышался в
стрекозиных глазах ее.
"Уродина, - сказал он, - пошлая груда металла, как ты смеешь?" И устало