"Олег Корабельников. Гололед (Авт.сб. "Башня птиц")" - читать интересную книгу автора

Но он не пошел ни к телефону, ни вниз - к машине, а так и остался
сидеть, гладил свободной рукой ее руки, и лицо, и шею, и убеждался с
радостью, что она успокаивается и что вот-вот вовсе перестанет плакать. У
него никогда не было детей, но сейчас ему показалось, что он понимает, что
такое отцовское чувство и отцовская любовь, ему было жаль эту женщину, эту
девочку, он любил ее и готов был сделать что угодно, лишь бы она перестала
плакать, улыбнулась ему и обрадовалась новой игрушке, позабыла бы все
обиды.
"Бедная девочка, - думал он, - совсем-совсем одна на свете, и муж был
сволочью, бил ее, и детей у нее тоже нет, как у меня. И разве я имею право
осуждать ее, если кто-нибудь приходил к ней? Одна-одинешенька, кто ей
поможет?"
Она перестала плакать, телевизор перестал показывать, а он пошел
звонить домой. Лена холодно ответила ему; он не хотел враждовать с ней и
сказал, что сейчас приедет, но ей ссориться не наскучило, она сказала
гадость, а потом еще одну, а под конец сообщила ему, что он может и вообще
не возвращаться, и пусть ночует там, где и в прошлую ночь; он, конечно же,
сказал на то, что спал в гараже, ну, а она, конечно же, ляпнула такую
гадость, что он взорвался, накричал на нее и первым бросил трубку.
Антипова сидела на полу перед телевизором и крутила ручки, нажимала
разные кнопочки и клавиши, отчего кинескоп то вспыхивал разноцветными
искрами, то покрывался пятнами, то погасал. На ней был легкий халатик, и
Буданов удивился: он почему-то никак не мог вспомнить, в чем она была
одета до этого, но уж явно не в халате. Она обернулась и посмотрела на
него шаловливым взглядом нашкодившей девочки, и только морщинки у глаз и
на лбу были лишними, да тени под глазами, да накрашенные губы.
Она вскочила и бросилась ему на шею, он испугался и отпрянул, а она уже
успела обнять его и оторвать ноги от пола; вот так и получилось, что он не
удержался и свалился на спину, а она цепко обхватила его руками и
коленками, уселась верхом, засмеялась и стала небольно колотить его в
грудь. Буданов не пытался подняться, но и на игру не отвечал. Ему снова
стало не по себе, как и в тот, в первый вечер. Многочисленность людей,
спрятанных внутри нее, пугала. Сейчас она была шаловливой девочкой,
любимой дочкой, которой все разрешается и прощается. Она стала ею, словно
бы почувствовала отцовскую нежность Буданова, и вот - снова изменила
обличье.
- Я пойду, - сказал он. - Мне пора ехать.
Но она закрыла ему рот ладошкой, и последняя фраза получилась невнятной
и смешной. Она обняла его, прижалась грудью, погладила щеку его и
прошептала:
- Хороший ты, Славик, хороший, - и чмокнула его в нос.
Он машинально вытер его рукавом, красная полоска помады осталась на
обшлаге.
Гудел телевизор, экран его равномерно светился розовым светом, как
огромный глаз сквозь закрытое веко.
- Я солью воду из радиатора, - сказал он, взял ее на руки, отнес на
диван и без пальто вышел на улицу.
В кабине он разыскал пачку сигарет, закурил, включил зажигание, завел
мотор, подождал, когда он разогреется и кончится сигарета, тщательно
загасил окурок и мягко выжал сцепление.