"Полина Копылова. ROMA IV" - читать интересную книгу автора

было все спокойно (только на Севере имелись варвары, но они никогда не
начинали первыми!), тазик с Луной стоял на особой лужайке (днем, конечно,
Луны там не было, но где вы видали дневную Луну!), а супружница мерила
наряды, ребячилась, дурачилась, и не требовала верности или новых каменьев
в диадиму.
Наверное, вода в тазике замерзла, и даже в ясные ночи там не увидеть
Луны. Впрочем, кому нынче нужна эта Луна? Гай лежит в Пантеоне, а ей,
Аврелии, вполне хватает светил на небе и злата на земле.
Издалека, из белизны зазвякал колокол, где-то еще дальше отозвался
другой - это звали к обедне городские церкви, а здесь, в Садах, подходило
время обеда, потому что ни она, Аврелия, ни покойный Гай никаким Богам не
молились.
Она ела одна, в глухой мозаичной ротонде, где топили с утра до вечера,
и где развешанные на каждом пилястре бездымные светочи не оставляли места
теням. Настенные мозаики изображали знойный сад, и не к столу вспомнилось,
как они с Гаем, нарядившись ассирийцами, пробовали первый виноград,
наперегонки объедая кисти. Она глотала раскушенные ягоды прямо с косточкой.
Гай, придерживая ладонью накладную плоеную бороду, выплевывал косточки по
десять сразу в мелкий бассейн, и хохотал над рыбами, дерущимися из-за
каждого семечка. А над столом на хвостатом копье торчала восковая голова.
Срез шеи был вымаран свиной кровью и мухи, густо звеня, толклись по древку
там, где были потеки.
Явились Красс и сын его, нежный юноша Саркис.
Гай сразу распустил шнурки накладной бороды, спихнул с головы тиару,
и, рыжий, бледный, с зеленоватой тенью листвы на щеках и веках, протянул
Саркису гроздь винограда, угощая и одновременно приглашая присесть
по-свойски в изножье ложа. Корнелий чуть вздрогнул. Будущему тирану
полагалось также быть мужеложцем.
Неловко приняв из рук императора тяжелую кисть, Саркис двумя пальцами
оторвал ягодку. Перехватив его хрупкое запястье, император потянул руку с
виноградом к себе, отщипнул с кисти виноградину влажными от зноя губами,
бесстыдно при этом облизавшись, и подмигнув жене. Корнелий вздрогнул
сильнее. Саркис покраснел, отвел глаза сперва на отца, потом, не дождавшись
ободряющего взора, глянул вверх, увидел голову, замер; посерел, уронил
виноград Гаю на тунику, зажав рот, метнулся к бассейну... Рыбы неистово
засновали в рвотной мути, изо всех сил разевая рты. Гай зашелся от смеха,
не слушая, о чем спрашивает его Корнелий. А Корнелий спрашивал, чья же
голова, и ушел, не дождавшись ответа, крепко держа под локоть любимого
сына...
Наверное, после этого Корнелий и решился убить императора.
Теперь зато они сидят в свое удовольствие в Сенате, не опасаясь, что
однажды Гай или кто другой предложит им в коллеги льва, страуса или коня;
велеречиво распинаются на пирах, смахивая с губ узкие лепестки фиалок, и
гладя оказавшихся под рукой рабынек; очищаются душой и телом в термах... А
ей в заснеженные сады под охраной четырех солдат присылают на апробацию
хорошо взвешенные решения. Очень удобно: власть в руках, императрица на
месте - ни один демагог не обвинит в олигархии, и возможный тиран Гай
загодя гигиенично убит.
Серо-желтые шальные глаза Гая были, конечно, глазами безумца - тогда,
когда, поймав ее за локоть, он попросил "Дай мне Луну!", а она, пьяная,