"Полина Копылова. Святая, чужая, суженая (журн.название "Пленница тамплиера") " - читать интересную книгу автора

способна пробить свод небесный? Все семь небес, что тверже алмазов? И -
стойте - если вы пробили наши небеса - значит, ваш мир - сверху... Значит,
вам пришлось дойти до дна вашего мира, прежде чем низвергнуться в наш?
Стало быть, вы прошли круги ада, а потом пронизали кущи райские? - Он не
знал, верить ему или смеяться. Это звучало даже не ересью - ребячьей
побасенкой.
- Может, я еще не завершила путь по кругам ада.
Он невольно вздрогнул. Круглый двор. Кольцо протоптанной тропинки.
- Если наш мир - ад, за какие грехи вы в него ввергнуты?
- Этого я не знаю. Ибо теперь моя прежняя жизнь кажется мне сном
потрясенного разума.
Судия отступился. Он не смел посягать на ее исповедь. Но по его глазам она
поняла, что он не утратил надежды вызнать правду.

Этельгард смотрела на них из узкого окна в тени сходящихся стен. Они
разгуливали об руку и беседовали. Ну и что? Ну и что?! Если уж на то
пошло, ее ночной разговор с Лианом был поступком куда более
предосудительным - если бы кому пришло в голову судить! Мало ли о чем шел
разговор между ШъяЛмой и Судией? Но серые камни стен источают горечь - и
она забивала горло, выжимает из-под век едкую влагу.
Бреон... Она очень не вдруг поняла, ради кого он зачастил в материнский
замок; она считала - ради матери; та источала столь спелый мед соблазна,
что в пору было думать о колдовстве. Мать! Этельгард не смела гневаться на
нее, хоть та и заслуживала гнева: золотокосая, желтоглазая, равнодушная ко
всему, кроме самое себя. Кто только не объявлял ее, княгиню Уту, своей
Дамой. Когда она целовала рыцарей в лоб, то присасывалась губами, словно
впивала сквозь кожу толику мозга. Никакие благовония не могли совладать с
ее собственным духом - сладковатым и острым до щекотки в ноздрях. Каждое
полнолуние к нему подмешивался слабый гнилостный запах. Не раз и не два в
такие дни девочка Этельгард нападала на ее кровавый след - эта-то кровь и
пахла гнилью.
Она ничего не хотела об этом знать, хотя никто вокруг не таил грехов и
грешков: замковая челядь любилась в каждом закутке. Своего тела Этельгард
в этаком положении представить не догадывалась. И каков же был ужас, когда
однажды под вечер заныло внизу живота и по ногам потекло горячее.
Забившись в нужник, она при свечке задрала юбки: кровь. И запах гнили. В
этот миг она шепотом призналась себе в том, что до этого даже мысленно
страшилась облекать в слова: мать - нечиста. И она, Этельгард - тоже.
Неужто это нельзя отмолить, неужто нельзя изничтожить постом кровоточивую
плоть?
Ей было четырнадцать.
Она обрядилась во власяницу и тайно ушла в пустыню, которая людям
представлялась лесом. Во второй раз дурные крови пришли через три месяца.
Потом настала зима.
Бог посылал заледеневшие ягоды - шиповник, можжевельник, иногда орехи.
Голове было легко, виски наполнял тончайший шум - как бы пение, и с каждым
днем оно становилось явственнее. В один солнечный день она шла по
завьюженной дороге, едва чуя под собой снег. Воздух всей толщей блестел от
солнца, а под деревьями голубел, как будто самое небо опускалось на лес.
Пение в висках было слышно, как никогда - и вдруг дорога стала подниматься