"Андрей Константинов. Дело об утонувшей кассете ("АНДРЕЙ Обнорский") " - читать интересную книгу автора

подготовить все имеющиеся в ее отделе материалы на Голяка.
"Опять Голяк", - подумала я.
Агеева, надевая очки, подошла к компьютеру и чуть раздраженно сказала:
- Господи! Ни минуты покоя. Что случилось-то?
До того как стать журналистом, Соболин был актером. Он любит говорить.
Речь его всегда напоминает сценические монологи и требует аудитории. Умело
управляя голосом, он поведал нам, что примерно месяц назад господин
Спозаранник записал на диктофон долгую беседу с неким Голяком. И под хорошую
закуску и благородные напитки тот выложил Глебу Егоровичу много любопытного.
Про милицейские крыши охранного бизнеса, про депутатов и особенно их
помощников. Про недавнее убийство лидера демократического движения. Кассете
с подобной информацией цены нет. Голяк такими делами ворочал, что думая век
гоголем ходить. Но сколько веревочке ни виться - конец один. Его не
сегодня-завтра в федеральный розыск объявят, а свое одеяло к телу все-таки
ближе. В этих условиях слитая информация вполне ему боком выйти может. Вот
он и просит вернуть кассету, на которой беседа эта записана.

- А мы, стало быть, не вернем? - спросила я.
- А тебе, Горностаева, Голяка, что ли, жалко? - вместо ответа сказал
Соболин.
Голяка мне было не жалко. Но со мной происходило что-то странное. Я
вернулась к себе в отдел и села за компьютер. Несколько минут я тупо
вглядывалась в названия топливных компаний, затем, повинуясь какому-то
внезапному решению, свернула текст справки и разложила на экране пасьянс.

"Если "Свободная ячейка" сойдется с первого раза, то я знаю Голяка", -
загадала я. Глеб неодобрительно посмотрел в мою сторону. От его бдительного
ока не укрылось, что я явно занимаюсь не тем, чем следовало. "Ну и
пусть", - подумала я, продолжая упорно щелкать мышью. Через несколько
секунд карты веером заскользили по экрану и улеглись на положенные места.
"Свободная ячейка" сошлась. "Вот черт!" - сказала себе я и встала из-за
стола.

- Глеб, я пойду? Все равно от меня толку сегодня нет.

Молчаливый кивок Спозаранника должен был означать, что толку от меня
нет по обыкновению. Мне стало стыдно. Я подумала, ну какой из меня, на фиг,
расследователь, когда даже справку толковую написать не могу. Глеб будет
тысячу раз прав, когда нажалуется на меня Обнорскому, и вылечу я из
агентства в два счета.
"Ну и пусть!" - упрямо твердила я, спускаясь по лестнице. Все равно
они меня не любят. Никто не любит.


* * *

На улице лил дождь, и это как нельзя лучше соответствовало моему
настроению. Я продолжала накручивать себя. Вспоминала день, когда пришла в
агентство первый раз. Обнорский водил меня по комнатам и говорил:
"Выпускница факультета журналистики. Мечтает стать расследователем". Я