"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

здоровенные шишки. Этого трудно было не заметить, да она уже и не скрывала.
Это бывает от уколов. Поздно было скрывать.
- Лучше бы ты умерла, - ответил я, глядя ей в лицо.
Я ненавидел ее просто до безумия. Оказывается, она уже очень давно
ездила к одному приятелю. Тот колол ей винт - это наркотик, хоть и не такой
тяжелый, как, к примеру, героин. Но, безусловно, определенные последствия
для психики были налицо, да и зависимость была выражена достаточно ярко.
Доррисон неделями не выходила из глубокой депрессии. А я-то думал, чего это
она две недели с трудом в Брянске высиживает, колотило ее регулярно. Дурак,
грешил на партию. Партия, как оказалось, была совсем ни при чем. Партия в
моих глазах была полностью реабилитирована. Не в НБП она от меня бежала. Я
решил купить огнестрельное оружие и своими руками убить наркомана.
Вскоре было куплено за какие-то смешные деньги отличное ружье. Старая
немецкая двустволка, в неплохом состоянии. Из него-то уж убить можно было не
одного наркомана, а сразу наркоманов пять или десять. Но, как оказалось
вскоре, именно тот, нужный наркоман, вовремя сдох. А это значит, что
убийство мной кого бы то ни было откладывается на неопределенный срок.
В Брянске недели через две прошел очередной концерт Непомнящего. Перед
концертом я сел за пианино, и мы дружно спели Мурку и Таганку. По залу
ходила лысая Доррисон со свастикой на затылке, журналистки хором показывали
ее друг дружке, со словами "жена Коноплева" и крутили пальцем у виска. Видок
у нее был просто психоделический. Депрессивная Доррисон не стала дожидаться
окончания концерта, и немедленно нажралась прямо за кулисами какого-то там
портвейна с какой-то там водкой. Все повеселели и поехали в Боксерскую
общагу для продолжения банкета. Там Непомнящий прочитал молодому поколению
лекцию о любви к родине, попел песен еще. Доррисон, с трудом втыкая в суть
общего разговора, попросила у некоего Степана Блинова пластмассовый
стаканчик из-под самогона, сблевала в него чистой желчью и протянула ему
через весь стол к окошку:
- Вылей, пожалуйста, в форточку.
Ей сразу стало дурно, и вскоре мы поволоклись домой прочь. По дороге
пришлось для профилактики все же ее набить немного, чтоб пришла в себя. Мы
еще долго бродили по заснеженному ночному Брянску - я потерял свой ключ, а
Хэлл, которая жила там же, с нами, свалила к каким-то театральным друзьям.
Ночь обломов. Нас чудом вписал один местный рок-деятель, мой старый
приятель, по имени Блондин. У Блондина были неплохие тексты, хотя сам по
себе нравился он не всем. Законченный бабник и алкоголик, Блондин был
природным альбиносом, с красными и почти ослепшими глазами. В трудные минуты
жизни у Блондина всегда можно было чего-нибудь попросить. Он элементарно мог
в домашних условиях сварить любое наркоманское зелье.
Степан Блинов - крестьянский сын, из старинного русского города Унечи,
был коллегой моего гитариста Боксера по учебному процессу. Отличался Степан
истинным нордическим характером - не боялся трудностей и относился с
энтузиазмом к любому делу. Просыпаясь обычно на занятия, Степан поворачивал
голову влево. На спинке кровати у него была составлена настоящая
порногалерея из наклеек от жвачки. И глядя на эти самые наклейки, не
смущаясь ничуть самого Боксера, с тоскливым вздохом "женщину бы", Степан
яростно принимался дрочить. Был, однако, Степан человеком принципиальным и
политически грамотным, поэтому не стал сразу вступать в НБП, а долго
прислушивался к нашим разговорам. Посещал собрания и написал свое заявление