"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

только через год. Мы с Боксером радостно недоумевали.
Через день мы уже оказались в Москве. Доррисон поехала с нацболами на
акцию в Подмосковье - устраивать публичное сожжение глянцевых журналов. Хэлл
поехала к Акопяну с ним гулять. Он был с ней крайне галантен, ухаживал и
прижимал в метро. Я приехал на объявленный концерт, и полез на сцену. В
перерыве между исполнителями вышел в фойе. В районе туалета на креслах, в
полной отключке, с вытекающим на пол взглядом, лежала в абсолютно нездоровой
позе Доррисон. Ни стоять, ни тем более передвигаться самостоятельно она,
разумеется, уже не могла. Я отдал Хэлл гитару, взвалил на плечо свою жену, и
пошел к метро. Она всю дорогу требовала портвейна. Дома я сварил ей
пельменей и уложил спать. Жизнь казалась пустой и невыносимой.
В Брянске я собрал большую сумку с ее шмотками, и в следующий визит в
Москву торжественно вручил Михалычу. Тот взвалил на себя необъятный баул и
попер в метро. В следующий раз я встретил ее месяца через три, на моем с
Непомнящим квартирнике, дома у Михалыча. На душе было мерзко. Мы вышли
погулять и окончательно подвели печальные итоги. Собственно, на кой хрен нам
это было надо с самого начала? Спустя несколько лет Доррисон еще раз
поступит в МГУ, на философский факультет.
Подходил к концу тяжелый, во всех отношениях, год. 1998. Пожалуй, в
этом году я исчерпал себя полностью. Не хотелось больше писать никаких таких
песен. Ценность всего этого, музыкального, как-то пошла на убыль. Я в упор
не понимал, а ради чего? Какой смысл во всем этом? Я вспоминал слова
неизвестного околомузыкального деятеля, сказанные Джиму Моррисону: "Ничего
серьезного в этом нет. Это всего лишь рок-н-ролл, а ты - всего лишь
рок-поэт". Слова, сказанные в каких-то далеких шестидесятых, были искренни и
правдивы. Этим не перевернешь планету, не "подтолкнешь, что падает". Это
просто досуг, это даже не часть идеологии. Искусство - это глубокая, рыхлая
мусорная свалка. Клоака. Я ненавижу искусство.
Сразу после Нового Года Толя Тишин пригласил нас к себе в Мытищи
записать пару песен для альбома "Небеспочвенное", где предполагалось собрать
все более-менее сыгранные музыкальные коллективы НБП на одной кассете. Мы
примерно месяц погоняли репертуар по разным репетиционным базам и поехали.
Доррисон нас встретила на Ярославском вокзале и проводила до Мытищ. В
электричке я медленно сходил с ума. Со стены на меня смотрела, прямо с
рекламного плаката каких-то незнакомых лекарств от простуды, закутанная в
шарфик, первая бывшая жена Ира. В тамбуре стояла вторая бывшая жена
Доррисон. Великая магия жизни. Этот мир мало ненавидеть - его следует убить,
и рано или поздно, я это обязательно сделаю.
Толя встретил нас на платформе Мытищ, и мы пошли за ним следом в
студию. Там стояла масса профессионального оборудования - барабаны были
спрятаны в маленькой стеклянной комнатке. Куча проводов, пульты, микрофоны,
короче, все, что надо для работы. Толя отправился за продуктами. Принес
вкуснейшей колбасы. Мы пили чай и какое-то время записывали свои пару песен.
Вечером отправились к нему на работу. Это был Мытищинский городской морг. Я
впервые в жизни оказался в подобном месте. Толя повел нас в смотровую - куда
привозили свежие тела бывших уже людей. Люди попадались разные,
отправившиеся в мир иной при самых неестественных на то обстоятельствах.
Особенно страшные экспонаты были из Подмосковных лесов. На одном из столов
лежал молодой браток в спортивном костюме и тапочках на босу ногу. Наверное,
его выдернули прямо из дома. Вокруг горла двумя кольцами была туго завязана