"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

мельником, проходившем ежедневно 7 километров на свою мельницу и 7 -
обратно, умудрявшимся зимой, по вполне понятным обстоятельствам, регулярно
ночевать в сугробе:

ВСЮ ВОДКУ, КОНЕЧНО, НЕ ВЫПЬЕШЬ,
НО СТРЕМИТЬСЯ К ЭТОМУ НАДО.

Мой дед, кстати говоря, имел удивительную биографию. В войну его угнали
в Германию. Хотя, как сам он говорил, слово "угнали" было недостаточно
корректным. В его огромной семье он был старшим, и поехал туда по
собственной воле, на заработки. Особо не утруждаясь, мой 17-летний дед
занимался сельхозработами на какой-то ферме, с еще несколькими русскими. В
свободное время поглощая местные алкогольные напитки и трахая простых немок.
Похоже, не вся их Германия верила своим патриотическим нацистам. Все текло
достаточно сносно, как и может быть у гастарбайтеров. Пока из Украины не
приехали на ту же ферму хохлы. Прямо как сейчас в какую-нибудь Италию. Цены
на труд сбивать. Как представители более трудолюбивой нации, на следующий же
день два хохла вышли на грядки, немедленно встали раком, и как два мощных
маленьких трактора принялись немедленно перевыполнять план по прополкам и
прочим деревенским хлопотам. Деду с двумя его друзьями такое рвение
представителей братского народа не очень понравилось. Хохлов в честном
трудовом состязании было просто не догнать - россияне кое-как дождались
вечера и больно побили одного такого хохла, почти насмерть. Больше хохлы
стахановских норм не выполняли, а работали как все - медленно, размеренно и
очень внимательно - чтоб не злить никого больше своим неуместным здесь
украинским трудолюбием.
По возвращении на родину дед пошел в армию на трехмесячные курсы
красноармейцев, и по чистому недоразумению умудрился попасть на последние
несколько месяцев войны. Брал Берлин. Его друзья Егоров и Кантария
воодружали Знамя Победы над Рейхстагом. После войны его оставили
дослуживать, в комендатуре города Штеттина, где он еще некоторое время
употреблял алкоголь и трахал немок. Европейцы очень интеллигентно относились
к завоевателям. Дед искренне удивлялся, как на протяжении столь длительного
времени, ни одному немцу не пришла в голову мысль его прирезать, каждый
вечер валяющегося пьяным на улице. Деда немцы вечно таскали к себе домой,
чтоб он, не проспавшись, не вздумал возвращаться назад в комендатуру. Такой
вот был у меня особенный дед.
Что касается первого мужа моей бабули, то, в отличие от моего деда, он
более соответствовал образу советского солдата-освободителя. В начале войны
он по заданию партии работал полицаем, и в бабулином доме разместил немецкий
штаб, а потом вместе с наступающей Красной Армией пошел дальше на запад, и
геройски погиб. Бабуля запомнила немцев тем, что они никого не стесняясь,
всегда садились срать прямо на дворе. Ставили такие маленькие стульчики с
дыркой, садились на них и срали, при этом читая газету или приговаривая, что
им самим война не нравится - у них то же дети дома. Киндеры. Как
рассказывала бабуля, немцы ее, русскую, хоть в хлеву с коровой, но жить
оставили. А всех евреев, живших в окрестностях и в самом райцентре Брянщины,
Почепе, свезли к большому рву и из пулеметов расстреляли. Несколько тысяч
человек. В Почепе до войны жило очень много евреев самых разных профессий.
После войны, пятидесяти лет советской власти и демократических реформ там в