"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

разрешения. Вали отсюда, пока не выплатишь штраф в 500 шекелей - вещей
никаких обратно не получишь.
Майка спасла девушка Аня, репатриантка из Белоруссии. Она работала
экскурсоводом с русскими туристами. Взяла его к себе жить. Вскоре Майк нашел
работу. Они живут одним днем, и, кажется мне, теперь Майк по-настоящему
счастлив, чего не случалось с ним раньше. Помимо подарков - бедуинских
поделок из кожи верблюда и разных там масел, Майк привез плохую новость. Там
же, в далеком Израиле, застрелился Дэн. Он был в тусовке, нашим общим
другом. Еще в 97-м. Мы вместе уезжали в Москву, когда Дэн эмигрировал.
Несколько часов болтали в поезде о его будущем. Светловолосый худенький Дэн
мечтал о карьере военного. Это семейное. Отец его был кадровым офицером
Советской Армии. Там, в израильской армии, Дэн получил ранение во время
теракта, и по увольнению не получил никаких страховок. Как раз началось
очередное обострение, работы не было. Он назанимал у всех много денег.
Карабкался. Но, как рассказал Майк, ему так и не удалось раствориться в
еврейской среде. Он так и остался там чужаком. Часто переезжал из города в
город, развелся. Когда наступил предел, и все сроки отдачи долгов прошли,
Дэн уединился и выстрелил себе в голову из пистолета.
Майк уже четыре года не был в России. Похоже, он не очень оказался рад
нашим переменам. Со своей густой длинной шевелюрой он выглядел полным
бедуином. На улице до него постоянно докапывались лысые мрази. Эти пару
недель в России для него оказались сущей мукой:
- Я не знаю, куда у вас тут все катится. Но мне кажется, стало хуже. В
Израиле на Президента и Премьер-министра кругом можно встретить только
карикатуры. А у вас этот остролицый на всех школьных тетрадках. И все
новости на главных телеканалах - только про него. Даже у нас в Израиле бум -
все русские евреи эти же самые тетрадки с его портретом своим детям
покупают. Мне противно на такое смотреть. Это уже совсем не рок-н-ролл. Я
боюсь за родителей. Без пистолета тут на улицу даже выходить не хочется.
Другая страна. Я хочу домой. Здесь у меня просто какой-то холод внутри.
Сухой мертвый холод.
Мы с Ю проводили их на скорый поезд "Брянск-Москва". Через 15 часов они
уже будут дома. На берегу Средиземного моря. А у нас стоит лютый дубешник.
Минус двадцать пять. Обнимаемся на прощание:
- Если серьезно, я так и не понял, чем ты тут вообще можешь
заниматься? - Майк такой вот всегда в драматические минуты, замедленно
серьезный.
Предполагаю, мы с ним не увидимся теперь уже несколько дольше. Или
вообще никогда, кто ж теперь знает.
Весной 2003 года в Москве состоялся суд над Голубовичем и Николаевым. В
качестве свидетеля со стороны защиты на суд вызвали и меня. Стоял теплый
весенний день. У здания суда собралось человек двадцать пять. Подошли и мамы
подсудимых. У Николаева присутствовали оба родителя. На лицах читалось
волнение, но была и уверенность. Все знали, что у него стопроцентные шансы
на выход. Он вообще ни с кем в тот день не вступал в столкновения. Стоял
сзади. Родители у Николаева были очень красивые. И было видно, что из
Молдавии. И что из Кишинева. Столичные жители. Они работали в Подмосковье,
как и многие, уехав из Молдовы от нищеты и отсутствия каких либо перспектив.
Для Женьки нашли здесь место - он проходил юридическую практику в какой-то
нотариальной конторе. Не просто так тут ошивался. "Идейная партийная жизнь"