"Григорий Иванович Коновалов. Вчера (Повесть) " - читать интересную книгу автора

кошмы, ласковую заботу старика и его жены, называвших меня по-татарски
Энвером, и еще никогда не забуду предсказаний Усмана насчет того, что меня
не возьмут на войну, - вся моя жизнь была войной.


4


Микеша Поднавознов был старше меня на три года, но учились мы с ним в
одном классе, потому что Микеша третью зиму не расставался с букварем. Он
хорошо знал закон божий, боялся Илью-пророка. Частенько вместо того чтобы
идти на уроки, Микеша зарывался в солому на гумне, спал, пока не окончатся
занятия в школе, а потом, стряхивая мякину со своей косматой головы,
присоединялся к ученикам.
- Ну, у кого что пожрать осталось? - спрашивал Микеша. - Выворачивай
сумки!
Одноклассники боялись его, отдавая свои завтраки, которыми он кормил
черную кривую собаку Терзая.
- Андрюшка, не водись с Микешкои, не человек он, а петля. Непутевый, -
говорила бабушка.
- А в кого ему быть путевым? - спрашивал дедушка. - Чай, знаешь, какие
отец с матерью: картежники, трубокуры, выпивохи. Запьянцовские люди. Кто
чего украл - им несут. Спрячут, продадут - и концы в воду.
Однажды в воскресенье утром я пришел к Подпавозновым и застал их в
великом горе. На глиняном полу разостлана коровья шкура, бурая шерсть ее
полосато вычернена сажей. Вся семья сидела вокруг шкуры, плакала.
Только сам дядя Никанор Поднавознов в ватной куртке, в узких самотканых
штанах стоял у стены, расставив длинные, как жерди, ноги, и пел с пьяной
хрипотцой:


Мать сыночку говорила:
Не водись с ворами,
А то в каторгу пойдешь,
Скуют кандалами.


- Перестань выть, жердяй несчастный! - закричала тетя Катя. Поплевывая
на шкуру, стирая передником пятна сажи, она запричитала: - Кормилица наша,
Буренушка! Сгубил тебя долгоногий дурак!
Никанор налил в кружку самогонки, по выпить не успел: старший сын,
глухонемой Санька, вырвал из его рук кружку.
Мне очень нравился этот парень. Он один кормил семью Поднавозновых:
делал ведра, лампы, паял, слесарил, клал печки. Родители его стыдились.
- Ну, ну, Саня, не бунтуй, - сказал Никанор и снова налил самогонки, и
они вместе с женой выпили. Он обнял ее и запел:


Эй ты, Катенька,
Распузатенька,