"Григорий Иванович Коновалов. Вчера (Повесть) " - читать интересную книгу автора

маленький братишка Тимка. Бабушка сердито разрубала кизяки и бросала их в
печь.


3


Вряд ли кто в нашем селе работал больше моего деда.
О нем говорили, будто он в молодости на заработанные по найму деньги
купил сапоги, в которых и пошел под венец со своей Марьей. С тех пор
прошло более сорока лет, но сапоги все еще были целые, потому что дедушка
надевал их только на пороге церкви, чтобы простоять обедню.
В обычные же дни он ходил в лаптях, валенках, а летом босиком. Как я
стал помнить его, он всегда сутулился, покряхтывал, ел очень мало, в самые
лютые морозы не надевал варежек, шапку носил за пазухой, на всякий случай.
Зимою голова его серебрилась инеем.
Никто раньше деда не выезжал на полевые работы.
В страду он ночами возил снопы, первым отмолачивался, первым поднимал
зябь, всегда по чернотропу до снегопадов свозил сено из степи, первым
обновлял санный путь. Старик любил работать, все делал неторопливо, без
шума, часто напевая тонким голосом одну и ту же песеику:


Овечушки-косматушки,
Ах, кто вас пасет, мои матушки?

Многое умел делать этот веселый человек: наонвал мельничные камни,
вырезал из липы чашки, ковши, мог подковать любого коня. Непонятно было
одно: почему бабушка Маша не любила дедушку.
Красивая, синеглазая, она гордо не замечала его и хотя спала на одной
печи с ним, но отгораживалась валенками.
Однажды зимой дедушка ходил на прорубь за мокнувшими лыками и нечаянно
попал в полынью. К вечеру он слег в жару. Бабушка натерла спину и ноги его
редечным соком, приговаривая грубовато:
- Дурак носатый, право дурак! Вот подохнешь - плакать никто не будет по
тебе, несуразный.
Эти слова сильно огорчили меня, потому что я одинаково любил стариков.
Ночью я проснулся на полатях и услыхал чей-то шепот. Свесившись с
полатей, я увидел бабушку: в тусклом свете луны она, в белой рубахе,
стояла на коленях перед иконой в переднем углу.
- Царица небесная! Пантелеймон мученик, спаси, исцели его. Прости меня,
окаянную грешницу. - Послышались глухие рыдания, бабушка грузно упала
перед иконой и долго лежала распростертая на полу.
Под рождество не растелилась наша корова. Я был этому рад, потому что
корову дедушка прирезал, и мы до самого покоса ели солонину.
В этот сенокос дедушка нанялся к вдове Ентоватовой.
Нанимать косарей приезжал Васька Догони Ветер. Одет он был в чесучовый
бешмет, в красную шелковую рубаху, в мягкие на низком каблуке сапоги. На
кудрявой голове чудом держалась шитая бисером тюбетейка. На загорелом
узком лице его ярко светились серые глаза. Под усами поблескивали в