"Александр Терентьевич Кононов. Зори над городом " - читать интересную книгу автора

шинели становился на позициях желанной мишенью для неприятельского стрелка.
Григорий Шумов знал об этом. И, уже осердясь от наглой, как ему
казалось, улыбки земгусара, начал с нарочитой пристальностью разглядывать
явно нестроевую кокарду на его фуражке.
Земгусар перестал улыбаться и фуражку снял; возможно, впрочем, он это
сделал совершенно независимо от Гришиного вызывающего взгляда - просто ему
надумалось поправить пробор на своей черноволосой голове, гладко причесанной
и словно лакированной от избытка помады.
И тут что-то знакомое почудилось Грише в смугловатом невысоком лбе, в
темных, с узким разрезом глазах, в разлете бровей - во всем обличье этого
увешанного доспехами полувоенного человека.
Он вгляделся внимательней: да это же Евлампий Лещов!
- Угадал все-таки? Я думал, нипочем не угадаешь. - Земгусар принялся
охорашиваться, поправил на себе портупею, для чего-то передвинул на бедре
походную сумку, нагнулся, подтянул повыше голенища сапог - показал всего
себя Грише.
И только после этого, выпрямившись, расправив плечи, пропел лихим
тенорком:

Раньше был парнишечка, рылся в огороде я.
А теперь на фронте - ваше благородие.
- Ну, какой там фронт, - раздельно проговорил Шумов, снова бросая
взгляд на злополучную фуражку, - какой уж там фронт...
- А я, - поспешно перебил Лещов, - я тебя ни за что не признал бы, если
б не одна особа. Догадываешься, о ком говорю? Она мне показала третьего дни
в городе: "Вон по той стороне идет Григорий Шумов". Как? Что? Какой Шумов?
Оказывается, тот самый! Подумать: сколько лет прошло!
Да, много лет прошло... И, конечно, не так-то легко было угадать теперь
в блестящем земгусаре разбитного мальчишку, с которым Грише доводилось в
свое время играть в козла и даже, помнится, драться, - сына удачливого
деревенского скупщика. И самого-то скупщика теперь не сразу узнаешь: война
вывела его в воротилы подрядчики даже борода у него - все еще смоляная, без
проседи, - теперь по-новому, заносчиво торчит поверх богатого воротника. В
таком именно виде повстречал его минувшей зимой Григорий Шумов.
- Что ж не спросишь, какая особа? Я даже хотел было подойти к тебе, да
она не позволила. Догадываешься теперь?
- Нет. Не догадываюсь.
- Стася. Панна Стася.
- Никакой я панны Стаси не знаю.
- Ну, Станислава Трусковская, если так понятней. Она, оказывается,
знает тебя не первый год.
Евлампий испытующе поглядел на Шумова и даже как будто обиделся:
- Здрасте пожалуйста! Не помнишь!
Гриша пожал плечами:
- Ошибка какая-то. Должно быть, она приняла меня за кого-нибудь
другого.
- Здрасте! Она ж ясно сказала: Григорий Шумов. "Вот, - говорит, - идет
по той стороне Григорий Шумов". "Ошибка"! Стася мне много кой-чего
порассказала о тебе. Вспоминала, как ты ее учил. Арифметике, русскому языку.
Ах, вот оно что! Гриша засмеялся. Была, была у него такая ученица - не