"Константин Иванович Коничев. Повесть о Воронихине " - читать интересную книгу автора

можно, - оправдывалась Марфина мать и даже гордилась, когда появилась на
свет внучка - баронское отродье. Да оказалась внучка не живуча.
Марфа поправилась после родов и стала еще краше, чем прежде. И снова
привезли Марфу на подворье к барону. Она осилила грамоту - выучилась с
помощью дворецкого по церковным и по светским книгам, коих немало было в
строгановской библиотеке. А как пела она! За сердце брали барона ее песни -
протяжные, заунывные.
Ой, да разнесчастная Марфуша уродилася,
Тоска-печаль Марфуше приключилася,
Ой, иду ль я в Усолье иль иду домой,
Горе-горькое по следу идет за мной.
Везде-то Марфушеньку журят-бранят,
Ой, журят-бранят да все плакать велят...
Но свыклась Марфа со своей судьбой. Пела она песни тоскливые, а слезы
на глазах не появлялись. Да и что было делать? Разве с другими подневольными
девахами не поступает барон, как ему заблагорассудится? Он хозяин на своей
многолюдной вотчине, за ним право выбора лучших девушек. Если и
мелкопоместный дворянин в свадебную пору пользовался "правом первой ночи",
то таким господам, как Строганов, сам бог велел не избегать столь постыдного
правила. И все же лучше Марфы Чероевой не находилось. Эх, кабы была она
почтенных родителей дочь!.. Но разве можно демидовскую работницу-солеварку,
вогулку, привезти в Питер во дворец на Невский проспект? Можно-то можно, да
только осторожно: привезти в столицу прислугу или мастерицу вышивать
жемчугом и золотой ниткой по бархату. Так и думал поступить Строганов.
Помехой его намерениям оказалась вторая беременность Марфы. Снова была
отправлена она в деревню Огурдино, в дом, подаренный бароном. И вскоре
появился на свет сын, которого соседи звали "баронёнком" по отцу и
"воронёнком" по крестному Никифору Воронихину, вынужденному приказом барона
записать новорожденного Андрейку под свою фамилию, но с некоторой нарочитой
неточностью: "Воронин" вместо "Воронихин", дабы совесть его и честь барона
были не запачканы хотя бы в метрической книге у приходского попа, усердно
служившего богу и барону.
Спустя год Марфа с Андрейкой были вызваны из Огурдина в Соликамск
показаться своему благодетелю. И все приближенные Строганова, видевшие
ребенка, без обиняков судачили, не расходясь во мнениях:
- Как две капли, весь в отца!
- И глазом хитер, и носом востер, и подбородочек узкий, не вогульский,
не материн, отцовский. Ну, Марфа, счастлива! Надо же такого родить. Озолотит
ее барон... Озолотит!
Строганов и вправду был доволен, но и озабочен, как бы столь близкая и
долговременная связь с вогулкой, кончившаяся появлением на свет сына, не
стала широким достоянием гласности там, в Питере.
"Девчонка-дочурка была не живуча, а этот, видно, будет жить. Ну и пусть
на здоровье!" - решил тогда Александр Николаевич и в тот же час вызвал он из
иконописной мастерской живописца Гаврилу Юшкова, заказал ему сделать
медальон - ладанку с изображением Марфы и Андрейки эмалью, да сделать
скрытно, не на чужих глазах...
Гаврила Юшков был мастер искуснейший, слава о нем шла по всему
Пермяцкому краю. Иконы его письма строгановской школы украшали церкви и
монастыри в Веслянах и Верхотурье, в Новом Усолье и в Пыскарской обители.