"Анатолий Фёдорович Кони. Нравственный облик Пушкина " - читать интересную книгу автора

альтруизма и нравственной обязательности в отношениях с окружающими думать
о них, о их страданиях и человеческом достоинстве внятно и определенно
слышится в произведениях Пушкина, возмущенного высокомерным взглядом на
людей, которых "мы почитаем лишь нулями, а единицами - себя" Этот взгляд
на отношение к людям отражается на всей личности Пушкина. Она дышит
добротою и деятельною любовью. Голос "кроткой жалости" Можно привести
множество примеров его доброжелательных хлопот и в случаях менее важных.
Так, например, вынужденный принести повинную в том, что был на балу
французского посольства не в мундире, а во фраке, он заставляет умолкнуть
свое законное самолюбие; решается стать просителем и ходатайствовать пред
"своим Катоном" ... Когда Нева, "как зверь остервенясь, на город кинулась"
и "всплыл Петрополь, как Тритон, по пояс в воду погружен", - Пушкин пишет
брату: "Этот потоп с ума у меня нейдет. Он вовсе не забавен. Если тебе
вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег,
но прошу - без всякого шума, ни словесного, ни письменного" Строгий и
нелицеприятный литературный ценитель и судья, требовавший от писателя
серьезного и вдумчивого отношения к предмету своего творчества, Пушкин был
вместе с тем чужд мелочного чувства ревности к успеху собратий по перу и
недоброжелательного к нему отношения. "Умея презирать, - умел он
ненавидеть", но завидовать - не умел. Достаточно указать на его отношения
к Мицкевичу, на его оценку Козлова, "Свои права передаю тебе с поклоном, -
чтоб на волшебные напевы переложил ты страстной девы - иноплеменные
слова", - провозглашает он, обращаясь к "первому русскому элегическому
поэту", чей каждый стих "звучит и блещет как червонец" и более которого
"никто не имеет чувства в своих мыслях и вкуса в своих чувствах" Мицкевич,
уже разорвав навсегда с Россиею, все-таки с благодарным чувством вспоминал
Пушкина и свою близость с ним. Их думы, по словам польского поэта,
возносясь над землею, соединялись, как две скалы, которые, будучи
разделены силою потока, склоняются одна к другой смелыми вершинами.
Пушкин, в глазах Мицкевича, являлся олицетворением глубокого ума, тонкого
вкуса и государственной мудрости. Поэтическое безмолвие Пушкина, в котором
многие видели признак истощения таланта, таило, по мнению Мицкевича,
великие предзнаменования для русской литературы, в которой, по меткому и
верному его замечанию, Пушкин никогда не был подражателем Байрона -
байронистом, но был самостоятельною величиною, лишь временно чувствовавшею
притяжение к великому британскому поэту, - был байрониаком. Он стал на
собственный путь, на котором умел, несмотря на краткую жизнь, сраженную
пулею, - "нанесшею ужасный удар не одной России", - создать среди ряда
выдающихся произведений такую единственную, по своей самобытности и
величию, в европейской литературе вещь, как изумительной красоты сцену в
келье Пимена в "Борисе Годунове" Такому посмертному отзыву, делающему
великую честь беспристрастию Мицкевича к памяти поэта из "племени ему
чужого", соответствовало и отношение Пушкина к "вдохновенному свыше" и "с
высоты взиравшему на жизнь" певцу. Он искренно восхищался его талантом,
образованностью и многосторонними знаниями, с увлечением говорил о нем,
переводил его произведения ("Воевода", "Будрыс и его сыновья"), читал ему
свои поэмы и посвящал его в планы и идеи задуманных творений. Когда
Жуковский сказал ему однажды: "А знаешь, брат, ведь со временем тебя,
пожалуй, Мицкевич за пояс заткнет", - Пушкин отвечал ему: "Ты не так
говоришь: он уже заткнул меня!.." - и сам потом повторял это свое