"Виктор Конецкий. Шаловливый гидрограф и южак в Певеке ("Фома Фомич Фомичев") " - читать интересную книгу автора

военной службе, где власть осуществить проще, нежели на гражданском флоте,
он небось только и делал, что твердил "ежовые рукавицы". А здесь суровая
действительность показывает крупным планом, что магические слова утратили
творческую силу, и Арнольд Тимофеевич поневоле воздерживается от них, когда
надо спуститься в низы к выпившим и недовольным им людям; и потому большую
часть свободного времени в Певеке он сидит, закрывшись и выпучив глаза, а
следовательно, и не имеет случая и возможности выказывать административные
таланты, то есть буквоедствовать в зачете выходных дней дневальной Клаве,
обозвавшей его ослом.
В последнем абзаце я по примеру Рублева обокрал Салтыкова-Щедрина.
Южак продолжал крепчать, судно било о стенку, хотя ветер был чисто
отжимной.
Волновая толчея в бухте металась под ветром, как стадо овец под кнутом
пьяного пастуха, то есть в самые разные стороны, и бежала не только под
ветер, но и, отражаясь от противоположного берега, возвращалась обратно и
била нас о причал.
Я по всем видам радиотелефонной связи пытался вызвать диспетчерскую
порта, чтобы прояснить прогноз. Андрияныч уже доложил, что машины
более-менее готовы, и, если дело шло к урагану, следовало подумать о том,
чтобы отдавать концы и, пользуясь отжимным направлением ветра, выскакивать в
море. Но диспетчерская глухо не отвечала.
Очень не хотелось, но я облачился в штормовик, опустил уши у шапки и
отправился в диспетчерскую сам, выбирая путь за опорами кранов, за
выгруженными штабелями грузов, за бетонными блоками строящегося склада,
чтобы иметь прикрытие от сумасшедшего ветра, чтобы он не сдул несколько
десятков килограммов моей плоти в серую мешанину волновой толчеи под
причалом вослед за фуражкой Бобринского.
Ночная пустынность была вокруг, все и все попряталось от ветра и спало
в порту Певек, используя такую прекрасную непогоду для спокойного отдыха.
Ветер обвивал прикрытия, как лиана баобаб, и доставал со всех сторон.
Возле здания диспетчерской валялся и трепыхался, забившись углом под
крыльцо, кусок железа, явно сорванный с крыши этого заведения, которое
оказалось абсолютно, по-лунному безжизненным.
Я обошел два этажа и не обнаружил ни одного человека! Вот какие нервы у
наших полярников. Они не такие штуки здесь видели, чтобы сидеть в
диспетчерской, коли работы в порту по случаю южака прекращены. Они нормально
наярили по домам.
А в кабинетах отдыхали от эксплуататоров пишущие машинки, арифмометры и
старомодные счеты. На подоконниках цвели цветочки. И всюду горел вполне
бессмысленный свет.
Зря я совершил путешествие сквозь бушующие стихии в эту обитель
спокойствия. И, обозвав себя крепкими словами, сделав это вслух, от всей
души, чем вызвал эхо в пустых коридорах, я отправился обратно на родное
"Державино".
Надо быть моряком, чтобы знать, как уютно и прекрасно чувствуешь себя
на судне, вернувшись после штормового путешествия по земной тверди, и каким
райским теплом дышат грелки, и какой вообще аркадией оказывается твоя
прокуренная каюта. И какое наслаждение подержать руки под струей горячей
воды, и заодно помыть раковину умывальника - для соединения приятного еще и
с полезным.