"Виктор Конецкий. Шаловливый гидрограф и южак в Певеке ("Фома Фомич Фомичев") " - читать интересную книгу автора

Само же путешествие мое не было вовсе бесполезным. Я, конечно, и раньше
знал о местных ветрах типа боры здесь, но именно безмятежная пустота ночной
диспетчерской и поведение других судов убедили в том, что все нормально, что
ветер в ураган не перейдет и нечего дергаться и думать об отходе от причала.
О чем я и сказал Андриянычу, когда он явился с предложением попить
чайку, если уж я его поднял.
Дело шло к утру, ложиться спать смысла не было, и мы неторопливо попили
чайку. И я услышал рассказ, как роте Ушастика был дан приказ взять какую-то
деревню. И они ее взяли малыми потерями, почти без боя, и, как все настоящие
солдаты, обрадовались такому положению вещей - окопались, и даже костерки в
окопах тихонькие развели: мороз был большой.
И вот подвозят им боезапас ездовые на лошадках и орут, что в следующей
деревне, куда отошли немцы, есть две копны сена, цельненьки, стоят за
околицей, и что надо бы и ту деревеньку взять, потому что боевые клячи уже
неделю не жравши и под ветром качаются.
А тут такой нюанс: командир роты был из кавалеристов и лошадей любил и
жалел; и вот он тактично пошел по рядовым бойцам и провел симпозиум на тему:
"Согласны они взять еще одну деревеньку или нет?" И раз такое дело, то воины
и согласились, и взяли, и лошадок покормили.
- Неужели без приказа свыше, без штабов всяких пошли и взяли? -
усомнился я. - Ведь за такую самодеятельность ротному могли ноги
повыдергивать.
- Обошлось...
Вот так мы провели время до завтрака, а после завтрака по мою душу
явился книголюб-пропагандист с просьбой выступить перед читателями местной
библиотеки. Конечно, я согласился. Тем более и пропагандист понравился. Мы с
ним целый час прорассуждали о Тейяр де Шардене и об искусстве.
Дочь пропагандиста четвертый раз поступает в Гнесинское, хотя, по его
собственному выражению, "тупа к музыке и вместо божественного дара имеет
по-матерински крепкий лоб".
Объяснив мне этот нюанс, несчастный отец ушел служить в
золотодобывающую промышленность. А я глядел в окно каюты ему вслед.
Южак продолжал свирепствовать. Гаки портальных кранов мотались никак не
маятниками Фуко. И все вообще напоминало Новороссийск до какой-то уже даже
странно неприятной повторимости тяжелого сна. Штормовать в порту для моей
психики куда хуже, нежели в море. Терпеть не могу сильный ветер на берегу.
И вот под вой певекского южака вспомнилось, как я пошел за "Справкой о
приходе судна" в управление Новороссийского порта в разгар тяжелой
многодневной боры. Такая справка нужна для оформления морского протеста, а
протест должен быть подан в течение первых суток после прихода. Потому и
пришлось переть по лунно-безлюдным закоулкам и улицам в управление порта.
Пока добрался до управления, бора сделала из меня и моей психики
отбивной бифштекс. А в вестибюле сидела старуха охранница. Из уже ничего не
понимающих в окружающей действительности старух, старух с крысиной
настороженностью ко всему на свете, с некрасивой немочью, злобностью и
фельдфебельской жаждой власти (подобной той, которую использует
смотрительница ночного общественного нужника, выпихивая на обледенелый
ночной тротуар ослабшего сердцем помирающего пьяницу, хотя он молит оставить
до утра, потому что деваться ему некуда).
И вот я сцепился с такой старухой в вестибюле управления