"Виктор Конецкий. Шаловливый гидрограф и южак в Певеке ("Фома Фомич Фомичев") " - читать интересную книгу автора

Удачно напаивая графа ершом из мадеры с водкой, Фомич еще хотел и меня
втянуть в это дело, но я проявил качества Ганди и пить не стал. И не жалею,
ибо спектакль получился замечательный.
Надравшись, старикан-ревизор заревел песни приморской юности. Например,
я, который интересуется фольклором, впервые услышал такую арию:

Липовый ты, липовый, жоржик-военмор!
Где же ты шалаешься, клешник, до сих пор?
Чаем ты да сахаром нагло обманул
И на мне, бедняжечке, грубо спекульнул!..

Короче говоря, старикан расшалился. Однако и слезу сквозь шаловливость
пускал, когда раз пятнадцать подряд исполнил песенный номер из крепостного,
вероятно, репертуара, - в строку лучше будет: "Уродилася я, как во поле
былинка, - безо всяких забот - кругла сиротинка. Девятнадцать лет по людям
ходила, - где качала я коров, где детей доила..."
При первых исполнениях граф еще замечал, что героиня его качает коров и
доит детей, спохватывался и перепевал заключительный аккорд; но Фомич убедил
гидрографа, что и в перепутанном виде замечательно у графа получается, и
последние рюмахи тот лакал под качаемых коров, уже не пытаясь поймать
обратно вылетевшее слово.
Затем шалун вырубился и был отведен мною в медизолятор, где я его
уложил на стерильный хирургический стол-каталку. Затем закрыл открывателя
Колымы на ключ под аккомпанемент жалобного призыва из-за двери:

Клешник, клешник, да не покидай ты нас!
Клешник, клешник, да не уезжай от нас!
Здесь приводишь ты девиц в экстаз!..

Призыв на меня не подействовал, и ключ от медкаюты я спрятал по примеру
Фомы Фомича в нагрудный карман, чтобы уберечь старикана от публичного
обозрения.
Сам Фомич немного раскис, торжествуя очередную победу над враждебной
окружающей действительностью, и когда я вернулся к пиршескому столу, то по
секрету сообщил, что все про все на пароходе знает. Даже такой нюанс, что
начрации предусмотрительно не реализовал в европейском Ленинграде парики,
купленные в последнем загранрейсе, а привез их сюда, и очень, значить,
удачно у него получилось, потому как парики в арктически-азиатском Певеке
идут аж по сто двадцать рублей штука.
Затем мысли Фомича метнулись в сторону разбитого автомобиля. Он часто
возвращается к этой теме, ибо очередь на новый кузов в магазине на Садовой
должна была подойти Фомичу в июне, а повестку, по данным дочки, все не
присылают.
Кузов необходим Фомичу, чтобы продать автомобиль не без выгоды.
Конечно, и с новым кузовом так сокрушительно разбитый драндулет за хорошую
цену продать было бы трудно, но у Фомича есть в городе гараж - "сухой,
полметра гравия, доски, сто рублей один пол стоил". И под соусом гаража да и
с новым кузовом он десять тысяч из какого-нибудь директора -богатых-то
директоров в Ленинграде пруд пруди - уж себе как-нибудь да возместит за
пережитые ужасы.