"Виктор Конецкий. Единство и борьба противоположностей в Фоме Фомиче Фомичеве ("Фома Фомич Фомичев" #1) " - читать интересную книгу автора

же привычки Фомича все и вся фиксировать, и подсчитывать, и разграфлять.
Фому Фомича выдвинули делегатом на общебассейновую конференцию, где
должен был присутствовать министр Морского Флота СССР и где Фоме Фомичу
предстояло выступать, ибо начальство отлично знало, что это самый лояльный
из лояльных будет оратор и трибун.
Перед убытием на конференцию, как и положено, на судне было проведено
собрание, чтобы выработать почины, наказы делегату и соцобязательства о
перевыполнении плана по разным показателям.
Как и положено, нашлись всякие недостаточно сознательные элементы
(вроде нашего Копейкина или тети Ани) и обрушили на делегата необоснованные
претензии, бессмысленные жалобы и пошлые выпады в сторону высшего морского
начальства - в диапазоне от требования оплаты сверхурочных работ в инпортах
в инвалюте до отказа от обязательной подписки на газету "Водный транспорт",
потому что в этой газете про речников пишут больше, чем про моряков.
Фомич тщательно фиксировал все отрицательные выпады и положительные
почины-обязательства. Затем систематизировал зафиксированное: на одну
бумажку то, что можно будет говорить перед сверхначальством, а на другую все
то, что ни в коем случае говорить нельзя, если не хочешь сломать себе шею и
остаться на береговой мели навечно.
Прибыв на конференцию, Фомич, как и положено, сдал в секретариат
бумажку No 1. А когда вылез на трибуну перед министром, начальником
пароходства и другими божествами, то случайно вытащил из кармана бумажку No
2 и приступил к чтению. И сразу вся внешняя, окружающая в этот момент
Фомича-чтеца реальность полностью перестала им замечаться и на него
воздействовать. И трибун не заметил ни гробовой тишины, наступившей в зале
конференции; ни редких, восхищенных смелостью оратора кряхтений других
смельчаков-либералов и нигилистов из задних рядов; ни остолбенело выпученных
(как у меня на мосту через Дунай) глаз начальника пароходства и секретаря
парткома; ни даже того, что министр в президиуме проснулся.
Читая написанное, он, как я уже объяснял, никогда не вникал в смысл и
суть, никогда ничего не понимал из произносимого, ибо еще и вел борьбу с
челюстями. И потому он нес с трибуны истины жуткие, никакому публичному
обсуждению не подлежащие; сумасшедший смельчак, решившись говорить о них,
должен был бы кричать, потрясать кулаками, негодовать. А Фома Фомич,
абсолютно уверенный в благонамеренности своего текста No 1, читал его
бесстрастно и монотонно, как дьяк по тысяча первому покойнику. И эта
спокойная и добро-торжественная интонация спасла Фомича. Он уверен был, что
зачитывает товарищам начальникам о превышении его экипажем планов и
увеличении подписки на газету "Водный транспорт"!
А нес - про инвалютные сверхурочные!
И только сняв очки и не дождавшись положенных по штату всякому
выступающему аплодисментов, повернулся к президиуму и что-то тревожное начал
ощущать, ибо профессионально дальнозоркими глазами увидел, что начальник
пароходства сыплет себе в рот таблетки (вероятно, валидол) из полной
пригоршни, а секретарь парткома, сильно качаясь, идет за кулисы (вероятно,
вешаться).
Обличай он и ущучивай, высказывай претензии и фантастические требования
разных Копейкиных в другом тоне - со страстями и негодованиями - и песенка
Фомы Фомича Фомичева была бы спета. Но тут случился полнейший хеппи энд.
Министр встал и сказал, что он наконец-то понял, что приехал сюда не