"Виктор Конецкий. За Доброй надеждой (Роман-странствие) " - читать интересную книгу автора

совершенно белый шарф. Из-за отворота шинели торчали "Алые паруса" Грина. А
фуражка, оснащенная совершенно неформенным "нахимовским" козырьком,
выпиленным из эбонита, сидела на самых ушах Славки.
Надо сказать, что за мою юношескую жизнь творения Александра Грина
несколько раз делались чуть ли не запретными. А Славка всегда хранил
верность романтике и знал "Алые паруса" наизусть.
Славка прибыл к нам в военно-морское училище из танковых войск. Он
попал в танковые войска из-за какой-то темной истории.
В шестнадцать лет Славка связался со шпаной. Это, наверное, были смелые
ребята. И тем они пленили его. Кто из нас, шестнадцатилетних, не мечтал
проверить свое мужество на чем угодно, если судьба помешала нам принять
участие в боях?
Однажды Славку попросили постоять на углу и посмотреть, не идет ли
милиционер. В воздухе пахло опасностью, и Славка не мог отказаться. А его
друзья ограбили квартиру. Их поймали, и Славке грозила статья за соучастие.
Он прибавил себе лет в метрике и добровольно ушел в армию, попал в танковые
войска и стал механиком-водителем. От работы с фрикционами плечи у него
раздались, обвисли, а руки стали железной хватки.
Служить в танковых войсках тяжело, особенно зимой. Но Слава нес свою
службу без уныния. Все самое тяжкое забывалось, когда он чувствовал свою
власть над мощной машиной, ее послушность, ее дерзость, ее желание рвануться
в бой. И когда падали впереди деревья и грохались на броню комья мерзлой
земли, Слава бывал счастлив. Наверное, он здорово привык к тесному мирку
танка, потому что потом стал подводником.
Начальство всегда считало его разгильдяем. И, пожалуй, не без
оснований. Все, что не было романтичным в его понимании, не могло его
интересовать. В те уже далекие послевоенные времена казалось, что конец
войны сразу должен означать начало чего-то прекрасного, легкого, свежего. Но
началась "холодная война", воздух общественной жизни тяжелел. И мы в своих
казармах половину времени думали о шпионах. Единственной отдушиной были
книги Паустовского, его настроенческая проза, проникнутая грустной мечтой о
красоте.
Мы были молоды, и многое путалось в наших головах. И в Славкиной тоже.
Когда-то он мечтал стать кинорежиссером, прочитал уйму американских
сценариев и рассказывал нам их. И ночами слушал джаз. Он владел приемником,
как виртуоз скрипач смычком. Из самого дешевенького приемника он умел
извлекать голоса и музыку всего мира. Учился он паршиво. Но великолепно умел
спать на лекциях. Великолепно умел ходить в самовольные отлучки. И ему дико
везло при этом. Наверное, потому, что у Славки совершенно отсутствовал страх
перед начальством и взысканиями.
Я не знаю другого человека из военных, которому было бы так наплевать
на карьеру, как Славке.
Он учил меня прыжкам в воду. И мы однажды сиганули с центрального
пролета моста Строителей и тем вывели из равновесия большой отряд водной и
сухопутной милиции. Для меня это был последний такой прыжок. В те времена я
увлекался гимнастикой и большую часть времени в перерывах между занятиями
проводил головой вниз, отрабатывая стойку на кистях. Эта стойка меня и
подвела. С большой высоты я врезался в воду чересчур прогнувшись, ударился
глазами и чуть не поломал позвоночник.
А Славка повторил прыжок уже с Кировского моста. Он ухаживал за