"Артур Конан Дойл. Из камеры № 24" - читать интересную книгу автора

"Наверх я не пойду, - сказал я. - Все, что мне нужно, и тут есть".
Презрительно она на меня взглянула, а потом так-то просто, как ни в чем не
бывало, и говорит:
"Очень хорошо. Можете взять эти медали. Я буду рада, если вы начнете с
этого конца. Если их переплавить, то ведь цена им всем, вероятно, будет
одинаковая. Но здесь лежат самые редкие, а потому и самые для него
дорогие. Нет надобности ломать замков: если нажмете вот эту медную
пуговку, то под ней окажется секретный механизм. Вот так! Возьмите сперва
вот эту маленькую; она для него дороже зеницы ока".
Один ящик был уже открыт, и медальки сверкали передо мною. Я уж взял было
ту, на которую она указала, как вдруг она переменилась в лице, подняла
палец и шепнула:
"Тсс! Что это?"
Где-то далеко в доме слышен был легкий шум, точно кто-то шел, волоча ноги.
В одну минуту она прикрыла и заперла ящик.
"Это мой муж! - шептала она. - Ничего, не тревожьтесь. Я сейчас устрою.
Сюда! Живо, за шпалеры!" Она толкнула меня за раскрашенную занавеску на
стене. Пустой мешок был у меня в руках. Взяв свечку, она быстро пошла в ту
комнату, откуда мы раньше выходили. Со своего места я видел ее через
отворенную дверь.
"Это вы, Роберт?" - крикнула она.
В конце длинной комнаты, за второй дверью, показался свет, который
становился все ярче. Потом увидел я в двери лицо, большое и толстое, все в
морщинах, с золотыми очками на большом горбатом носу. Чтобы лучше видеть в
очки, человек этот откинул голову назад, так что нос его торчал, словно у
какой-то птицы. Росту он был высокого и толстый, да халат на нем был
широкий; как встал он в двери, так почти всю ее загородил. Волосы на
голове были седые, курчавые, а лицо все выбрито. Губы небольшие, тонкие;
мало их и видать под этаким-то носом.
Он стоял там со свечою и злобно, подозрительно глядел на жену. По одному
этому взгляду было видно, что он любит ее не меньше, чем она его.
"Что там такое? - спросил он. - Еще новые капризы? Зачем вы бродите по
комнатам? Отчего не ложитесь спать?"
"Я не могла заснуть", - ответила она ленивым, усталым голосом. Если была
она актрисой, так, видно, не забыла еще своей науки.
"Я позволил бы себе заметить, - отвечал он с язвительной вежливостью, -
что чистая совесть есть лучшая помощница сна".
"Это неправда, потому что вы-то спите очень хорошо".
"В моей жизни есть только одно обстоятельство, за которое я мог бы себя
упрекнуть, - сказал он, и его волосы как-то сердито нахохлились, точно
перья у старого попугая. - Вы сами отлично знаете, что это такое. Моя
ошибка повлекла за собою и соответствующее наказание".
"Для меня так же, как и для вас. Не забывайте этого".
"Вам-то нет причины жаловаться. Я пал, а вы возвысились".
"Возвысилась?"
"Конечно. Полагаю, вы не станете отрицать, что переменить кафе-шантан на
замок Маннерингов - немалый шаг вперед. Глуп я был, что извлек вас из
свойственной вам сферы".
"Если вы так думаете, то почему не разведетесь?"
"Потому что скрытое несчастье лучше общественного унижения. Потому что