"Артур Конан Дойль. Ужас высот ("Искатель", 1970, N 4)" - читать интересную книгу автора

мог что-либо рассмотреть. Тогда на малой скорости я пошел вниз. Дождь
между тем превратился в град, а потом кончился так же неожиданно, как
начался. Я снова стал подниматься. Все было в порядке - ровно и мощно
гудел мотор: все десять цилиндров работали как один. Вот когда я подумал о
преимуществах новых двигателей, оснащенных глушителями: теперь мы можем
определить на слух малейшую неисправность в их работе. Раньше ничего
нельзя было разобрать из-за чудовищного шума.
Около 9:30 я приблизился к облакам вплотную. Далеко подо мною
расстилалась обширная равнина Сэльсбери. С полдюжины самолетов совершали
обычные полеты на высоте одной тысячи футов. На зеленом фоне они казались
маленькими черными листочками. Думаю, они удивлялись, глядя на меня, -
зачем я поднялся так высоко, И тут же влажные струи пара закружились перед
моим лицом. Стало мокро, холодно и неуютно. Облако было темное, густое,
как лондонский туман. Стремясь скорее добраться до ясного неба, я так
круто стал забирать вверх, что раздался автоматический сигнал тревоги в
машину пришлось выравнивать. Мокрые крылья, с которых ручьями стекала
вода, утяжелили вес машины в большей степени, чем я ожидал, но несколько
минут спустя я все же достиг более легких облаков, а вскоре показался и
верхний слой. Представьте - белый сплошной "потолок" сверху и темный
сплошной "пол" внизу. А между ними с трудом двигался вверх по большой
спирали мой моноплан. Каким отчаянно одиноким чувствуешь себя в этих
облачных просторах! Только один раз мимо меня промелькнула стая маленьких
птиц. Думаю, это были чирки, но я никуда не годный зоолог. А сейчас, когда
мы, люди, сами стали птицами, нам нужно знать о наших братьях все.
Ветер шевелил подо мною огромную равнину облаков. Как-то раз сильный
вихрь образовал подобие водоворота из пара, и сквозь него, как через
туннель, я увидел далекую землю. Большой белый биплан пролетал подо мною
далеко внизу. Думаю, что это был почтовый утренний самолет, совершавший
рейсы между Бристолем и Лондоном. Затем тучи снова сомкнулись, и опять
меня охватило страшное одиночество.
После десяти часов я достиг края верхнего покрова облаков. Он состоял
из красивого прозрачного тумана, быстро движущегося с запада. Все это
время ветер непрерывно усиливался, и уже было очень холодно, хотя мой
альтиметр показывал только 9 тысяч футов. Я поднимался все выше. Гряда
облаков оказалась более плотной, чем я предполагал, но с высотой она
делалась все тоньше и в конце концов превратилась в легкую золотую дымку.
Вдруг в одно мгновение я прорвался сквозь нее, и теперь надо мной было
ясное небо и сверкающее солнце. Вверху был голубой и золотой купол; внизу,
насколько мог окинуть взгляд, простиралась сверкающая серебром огромная
мерцающая равнина. Было четверть одиннадцатого, стрелка прибора показывала
12800 футов. Но я продолжал подниматься. Слух был поглощен глухим
жужжанием мотора, а глаза все время следили за часами, указателем числа
оборотов, уровнем бензина в работой бензинового насоса. Не удивительно,
что летчиков считают храбрыми: когда приходится следить за таким
количеством приборов, бояться нет времени. При 15 тысячах футов вышел из
строя мой компас, и я ориентировался только по солнцу.
С каждой тысячей футов подъема ветер усиливался. Моя машина стонала в
дрожала всеми стыками и заклепками, а когда я делал виражи для поворота,
ветер относил ее в сторону; но я вынужден был то и дело поворачивать,
чтобы подниматься но спирали: по моим предположениям, воздушные джунгли