"Альфредо Конде. Человек-волк" - читать интересную книгу автора

резким взмахом поднимается от земли; они тяжело дышат под жаркими лучами
солнца, под этим ослепляющим светом, таким чуждым для их и для моих глаз. Я
вижу, как ночью, съежившись на земле под своими одеялами, они взвешивают все
за и против, которые может повлечь их донос. Они, должно быть, немало
говорили между собой, прежде чем решились донести на меня. Немало. Мы,
галисийцы, в своем поведении редко поддаемся импульсам, мы склонны
действовать неспешно и обдуманно. Только какая-нибудь нелепость может
побудить нас к необдуманному действию. Лишь когда нам отказывает рассудок
или мы убеждаемся в невозможности прийти к разумному решению, мы
отваживаемся на необдуманные поступки или отчаянные действия и выбираем
самый быстрый, по нашему мнению, путь.

* * *

Именно поэтому я представляю себе, как они всё обсуждали. Не раз и не
два договаривались они во время перерыва в работе, прежде чем решились
донести на меня в столь отдаленных от родного дома краях. Что было бы с
ними, если бы тот добрый алькальд не придал их доносу никакого значения? Да
они бы попросту не вернулись домой. Уж я бы об этом позаботился. Таким
образом, вовсе не смутные подозрения побудили их к доносу, а уверенность в
том, что именно я был убийцей женщин. И срочность дела. Страх, что мне
удастся безнаказанно ускользнуть. Как это я не увидел их раньше? Иногда Бог
бывает несправедлив. Лучше бы их тайные совещания длились подольше, пусть бы
их питаемые сомнениями беседы были бесконечными: ведь тогда они долго бы еще
оставались в ужасном пространстве неопределенности, в котором возможен любой
вымысел, любая фантазия, ибо пространство сие населено монстрами, чьи образы
вселяют в нас все больше и больше сомнений, все больше и больше колебаний и
терзают нас на протяжении многих дней. Поэтому сам я никогда не сомневался.
И не сомневаюсь. Я легко решаюсь на действие и воцаряюсь в нем, и чем оно
приятнее и продолжительнее, тем лучше. Я никогда не признаю отсрочки. Если
бы они допустили ее, они бы никогда на меня не донесли. Их остановил бы
страх. Я знаю это с тех пор, как совершил первое убийство. С тех самых пор,
как впервые испытал колебания и понял, что должен буду снова и снова
убивать, чтобы покинуть это пространство, населенное монстрами и угрызениями
совести. А также чувством вины. Они-то теперь ощущают себя ни в чем не
виноватыми, мнят себя, скорее, героями. Во всяком случае, слывут таковыми.
О, если бы я смог добраться хотя бы до одного их них!
Как только я увидел Мартина Прадо, я тут же узнал его и вспомнил, что
как раз ему я продал платок странной блеклой расцветки, принадлежавший одной
женщине из Кастро де Ласа; я отправил ее на тот свет под ежевичным кустом,
ягоды которого переливались на июльском солнце. Но мне совсем несложно было
притвориться, что я никогда в жизни не видел Мартина Прадо. Единственное,
что мне оставалось, когда уже невозможно было бежать, так это притворяться.
Мартин Прадо был прав. Когда его жена, которую я тоже хорошо помню, -
ее зовут, или звали, Валентина Родригес, - надела этот проклятый платок,
кто-то его узнал. Конечно, было неразумно продавать его человеку из тех
краев, но как мне было знать об этом, ежели встретились мы с ним так далеко.
И все-таки надо мне было продать его подальше, кому-нибудь, кто уж точно не
жил по соседству с тем роковым местом; но ведь когда все идет так хорошо,
совсем нетрудно расслабиться и начать слишком доверять судьбе. Это-то меня и