"Альфредо Конде. Человек-волк" - читать интересную книгу автора

движимый стремлением познакомиться с чужими обычаями и узреть иные
горизонты. Вот среди них-то и оказались эти три негодяя. Разве такое могло
прийти мне в голову?
Когда я слышал, как мои земляки поют свои песни, бредя по кастильским
землям в поисках поденной, плохо оплачиваемой работы, понимая, что их
презирают и с ними обходятся как с рабами, то это лишь укрепляло меня в
стремлении как можно скорее избежать подобной доли и искать пути скорейшего
обретения богатства, которое позволило бы мне изменить свое положение и
судьбу. Поэтому сначала, несколько лет подряд, я шел с теми своими
земляками, что отправлялись на жатву в кастильские земли в первые месяцы
лета, но в тот 1852 год ноги занесли меня гораздо дальше, чем когда-либо, и
я и не подозревал, что туда же занесет и некоторых моих земляков.
В 1852 году по меньшей мере трое из них дошли до Толедо, куда еще ранее
бежал от всех своих неприятностей я. Бежали ли и они от чего-то? Так или
иначе, они меня узнали и донесли. Недолго думая, они обвинили меня в
убийстве нескольких женщин. И случилось это как раз тогда, когда я, движимый
страхом, счел наиболее благоразумным бежать из родных мест и полагал, что
нахожусь вне опасности. Дело в том, что тревожные слухи, вызванные моими
действиями, быстро распространялись и мне уже чудились косые взгляды жнецов,
которые они бросали на меня исподлобья, обсуждая между собой нечто, о чем я
мог только догадываться. Поэтому я счел своевременным уйти как можно дальше
и оказался немного южнее Мадрида.
Я оставил позади не только родную землю, но и имя, ибо счел необходимым
скрыть свое истинное и взять себе другое - Антонио Гомес; я заработал его,
скрываясь в течение полугода под видом слуги в деревеньке неподалеку от
Монтедеррамо. У меня уже давно появилось ощущение опасности, и я чувствовал
себя загнанным в угол. И вовсе не потому, что во мне поселилось не
свойственное мне чувство вины, которое грызло мою совесть, совсем нет;
просто я стал улавливать что-то такое в воздухе, ощущать нечто противное
моим желаниям: может быть, всего лишь дуновение, легкий ветерок
перешептывания. И вот, прослужив полгода слугой, я получил паспорт на
вымышленное имя Антонио Гомеса, господина "Никто". Мне это удалось очень
легко: я выдал себя за уроженца деревеньки, расположенной по соседству с
моей родной, возле Эсгоса, что позволило мне рассказывать о ней уверенно и
свободно, со знанием дела упоминая людей и дома, дороги и горы, горные
источники и ручьи так, что ни у кого это не вызывало сомнения. Я также
прибавил себе один год по сравнению с тем, сколько мне тогда было, объявив
себя бездетным сорокатрехлетним вдовцом, что придало мне определенную
респектабельность, а по профессии сапожным мастером, для чего, собственно, я
и перебрался в Кастилию, а посему не проживаю в родной деревне. Паспорт мне
выдал алькальд Вианы-до-Боло. Будь проклят тот час, когда меня дернуло
показать этот документ алькальду Номбелы: ведь я совсем забыл, что в той же
сумке у меня лежит крестовая булла, выданная на мое собственное имя. Такие
вот ошибки и ломают терпеливо и тщательно спланированную жизнь, которую ты
упорно строишь вопреки своему происхождению и назначенной тебе судьбе.
Мне совсем не трудно представить себе трех моих земляков, которые
решили донести на меня алькальду Номбелы. Я так и вижу, как они шушукаются
между собой во время работы; тела их сначала склоняются над высокой
пшеницей, а потом опускаются все ниже над сухой бороздой, чтобы левая рука
могла добраться до стеблей колосьев, которые затем срезаются серпом, который