"Альфредо Конде. Грифон (интеллектуально-авантюрный роман) " - читать интересную книгу автора

не отрывая глаз от струи фонтана под кафедральными стенами, удивительным
образом направленной на юго-восток, Посланец размышлял о быстротечности
времени и о неуловимости его сути; погруженный в мысли и занятый
созерцанием падающей воды, которая была, вероятно, теплой и вкусной, он
понимал, что день уже клонится к вечеру и что скоро листва платанов
содрогнется в трепете вечерней молитвы. Той же молитвы, однообразной и
томительной, при одной мысли о которой у Посланца так сжималось сердце, и
он чувствовал себя словно бы обнаженным, отрекаясь от всяческой темноты, от
всех сомнений и даже от самой сути своей.
Стоя в тени дворца монсеньора Архиепископа, Посланец чувствовал, что
его томящийся дух обращен в сторону запада, откуда истекала вода, которую
он так любил. Это чувство было столь сильным, что если бы ему не надо было
подниматься по шедшей по крутому склону улице, начинающейся от самой
Университетской площади и зовущей его в Фонтэн-де-Воклюз, расположенную
миль за двадцать на северо-востоке оттуда, то он бы и душой, и телом
устремился вниз, вперед, по улице Доброго Пастыря, к заросшему платанами
монастырю Миноритов и вышел бы на милую его сердцу Галисийскую дорогу*. О,
какой пленительный дождь омывал теперь его душу! Здесь, в Эксе, вся вода
принадлежала ему: и та, что билась фонтаном и погружала его в задумчивость,
и теплый ручей, бегущий вдоль пастушьей тропы в тени платанов, и водоем с
дельфинами, которые еще не приплыли... В Эксе вся вода принадлежала ему, и
теперь его сердце было переполнено ею - мелким дождем, омывающим душу
печалью, росой, еще не остывшей на склоне дня, - ведь кругом было столько
света! - столько света, что бедное сердце не могло не заплакать; потому
что... наш добрый господин был так чувствителен! Он, знавший цену, как
никто другой, словам и мыслям, временам и нравам, терял самообладание,
стоило только его растрогать. А для этого было вполне достаточно тихого
грустного вечера, нежного ветерка или любого другого ласкового проявления
жизни, тотчас находившего отклик в саду чувств, который он сумел так хорошо
взрастить. В этом - приятная особенность таких, как он, пантеистов:
погрузившись в себя и почувствовав, что сердце их увлажнилось, они без
труда проделывают тот путь, который для других почти всегда оборачивается
непреодолимой мукой или медленным отказом от жизненных благ, часто так и не
приводящим к желанной цели. Итак, вечер был прекрасен, а ветер нежен; свет,
пробиваясь сквозь листву деревьев, трепетно опускался на камни, и сердце
Посланца смягчилось, почти растаяло - столь сильным оказалось волнение,
вызванное воспоминанием. И вот отчего.

* Галисийская дорога - дорога, по которой шли паломники из Западной
Европы в Сантьяго-де-Компостела. См. также вступительную статью к данному
изданию.

Посланца огорчало то обстоятельство, что, хотя нам всегда хорошо
известно, когда начинается праздник, нам не дано знать, когда и чем он
закончится. Эта болезнь, свойственная тем, кто, как большинство смертных,
хотел бы жить вечно, повергает их в состояние меланхолии, которая,
овладевая душой, ведет их к пантеизму, заселяя мир отчаянными гедонистами,
убеждающими себя, что жизнь гроша ломаного не стоит, и предпочитающими
скрывать грызущую их тоску и сходить за людей чувствительных, только бы не
ощущать в своем сердце копей страха, нашего ненавистного спутника. Но