"Кристиан Комбаз. Властелин Урании " - читать интересную книгу автора

там, вдали, сияние вод и свет небесный сливаются воедино.
Стало быть, тюрьма Господина была моим кошмаром, равно как и
собственная его персона, и примирительные речи, что вел на его счет Якоб
Лоллике, ничего не меняли. Пастор, конечно, питал большое почтение к науке,
но мирские соблазны и привилегии знати влекли его еще больше. А коль скоро
его господин пользовался благосклонностью короля, он питал надежду получить
приход в Скании. Когда нам случалось оказаться вдвоем на Вестернесском
берегу, он, устремляя взгляд туда, где замок Кронборг, восклицал: "Подумать
только, что дворец столь высокородного принца и моя церквушка глядят друг на
друга с двух противоположных берегов! Не правда ли, это символизирует
смиренную долю пастыря среди суетных дел мира сего?"
Всякие эмблемы и символы Якоб обожал. Он не жалел красок, расписывая
мне дворец Кронборг и жизнь, которую там ведет монарший двор. После дождя,
когда воздух особенно прозрачен, я часто уходил на Вестернес один, чтобы в
свой черед пялить глаза, пытаясь различить четыре шпиля королевского дворца,
но какой бы ясной ни была даль, я ничего не видел, мое зрение слишком слабо.
Вот почему однажды, задремав меж двух валунов на песчаном берегу, я не
обратил внимания на человека, бредущего в воде неподалеку от берега. Думаю,
что я, вероятно, принял его за пешего рыбака, однако этот незнакомец,
который шел согнувшись, вдруг распрямился, вода с него полилась ручьями, и
он гортанным голосом, похожим на крик гуся, позвал кого-то, кто находился у
меня за спиной.
Мне и в голову не пришло оглянуться, чтобы посмотреть, к кому он
обращается, настолько меня поразил его вид. Он был велик ростом, наг, грудь
покрыта рыжей шерстью, бороду того же цвета перекрывали длинные усы,
торчащие, словно плавники амиура, рыбы-кошки. Череп у него был почти совсем
лысый, но главное, на месте носа зияли две дырки, совсем как у неведомого
утопленника, в прошлом году выброшенного штормовой волной на берег, где я
его хорошенько рассмотрел. (Утопленникам, попадающим на наш остров подобным
образом, на кладбище ходу нет, ведь никто не ведает, крещенные ли они. Их
зарывают в песок там, куда принесет волна.)
Велико было мое замешательство, но оно стало еще больше, когда я
сообразил: передо мной Сеньор собственной персоной. Те двое, что его
сопровождали, схватили меня за шиворот, чтобы представить ему. Один из них,
подумав, что я пытаюсь спрятать украденное, задрал мою рубаху, и на свет
явился мой брат, такой же самый, каким ты его видишь перед собой, с головой,
утонувшей в моем боку, с ножками одна другой меньше и ручками-палочками,
скрюченными, будто цыплячьи крылышки.
От неожиданности он выпустил меня из рук. Я, исполненный ужаса при виде
Сеньора с его носом мертвеца, шарахнулся в сторону, весь дрожа, да и задал
стрекача. Тотчас же он приказал меня изловить, но где там: я так хорошо знал
здешние скалы, что мои преследователи остались ни с чем.
Остаток дня я провел в страхе: боялся, что меня обнаружат. Конная
повозка до самого вечера разъезжала по дорогам. Она часто останавливалась, и
три человека принимались озираться вокруг. Имелись основания предполагать,
что они все еще разыскивают меня.
На самом же деле они суетились ради одного поляка, молодца в
бледно-голубом камзоле, ярко-оранжевых штанах и черной шляпе с прямой тульей
и серым верхом, увенчанной огненным пером, подобранным в цвет штанов. Он
шастал по острову, измеряя все подряд, дабы начертить карту для Сеньора.