"Виктор Колупаев. Жилплощадь для фантаста" - читать интересную книгу автора

слушали. Хотелось сбежать, но уже открывалась двойная дверь с тамбуром...
"Писатель Приклонов", - доложила секретарша и исчезла. "Здравствуйте!" -
сказал я. Геннадий Михайлович сидел и не видел. В его кабинете раздался
посторонний звук, словно вошел кто-то. Вид у меня, я знал это, был
подзаборный. Меня все же обнаружили. "Где заявление?" - "Какое заявление? -
не понял я. - Книжка вот... Никакого заявления у меня нет". - "Пиши". Я
положил на стол заляпанную вспотевшими руками книжку. Геннадий Михайлович
отогнул корочку, хмыкнул. "Ах, да, - ужаснулся я. - Ручку. Ручку дома
забыл. Подпись". Я отнимал время, я торопился, я даже не написал
"Уважаемому", просто: "Геннадию Михайловичу с наилучшими пожеланиями!"
Книжка захлопнулась. "Пиши заявление". - "Да о чем же?" - "Квартиру тебе
даю... четырехкомнатную". - "Спасибо. Не ожидал". - "Ожидал, ожидал". - "А
нельзя сначала ее посмотреть?" - "Чего тебе ее смотреть?" -
"Посмотреть..." - "Пиши заявление". Геннадий Михайлович пустил по столу
чистый лист бумаги. "Все же... сначала посмотреть". Геннадий Михайлович
утратил интерес ко мне. Это было ясно. "Как хочешь. Но чтобы заявление
завтра было у меня на столе". - "Вот спасибо! Съездим и сразу же
заявление". Геннадий Михайлович нажал на столе какую-то кнопку. "Спасибо.
До свиданья", - сказал я и шмыгнул в уже открывающуюся дверь. В приемной
недовольно зашумели посетители. Я отнял у них время. Про квартиру мне
верилось и не верилось. Все было слишком быстро и неожиданно. А потом все
сорвалось...
- Ты что, не мог пойти к директору завода и сказать, чтобы он отдал
твою квартиру городу?
Мы уже спускались по мраморной лестнице. Главный распорядитель хотя и
был раздражен, но нес свое тело все так же с достоинством.
Может быть, ему все-таки чуть-чуть стыдно, думал я. Ну не за то,
конечно, что не дал мне квартиру, а потому что сорвал человека с места,
вольно или невольно, но все же заставил его ходить, спрашивать, унижаться
ведь, потому что никто не желает отвечать на мои вопросы. Вот он наверняка
и говорит так грубо, потому что смущен, потому что ему хоть немножечко, а
все-таки неудобно.
- Так ведь это совсем не моя работа, - вспомнил я о своей попытке
прорваться к директору завода.
- А ты думаешь, что я за тебя буду ходить и носить эти справки. Ты что
думаешь, у меня другой работы нет?
Вот теперь Главный распорядитель не скрывал своей злости и даже
какой-то ненависти. Он на миг остановился на лестничной площадке, чтобы
смерить меня с ног до головы бешеным взглядом. Ну нет, совесть его сейчас
не мучила, да и случалось ли это когда прежде? Никакого неудобства, тем
более - стыда, он сейчас не испытывал. Он был у себя, в своей вотчине. Он
сейчас являл собою разгневанного барина, который может подарить, но может и
посмеяться, может кинуть кость, но может тут же и отобрать ее.
- Я думаю, - сказал я, - что для этого у вас есть специальный штат
работников. И потом... я пытался пробиться к директору завода, но он даже
не захотел со мной встретиться. Ведь я для него простой настройщик.
Теперь уже и я говорил со злостью. Ну нет, я не холоп, тут у Геннадия
Михайловича выйдет промашка.
Мы уже шли по холлу нижнего этажа, а через стеклянные двери можно было
рассмотреть "Волгу" и шофера в ней, который только и ждал, чтобы распахнуть