"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора

ветров этот маленький ботанический музей, в котором было еще так много
плошек с обычной красной глиной, где я не видела ничего, кроме насыпанной
спящей земли.
- Не трогай там!
- Но здесь же ничего не растет!
- Да неужели? Ты сама так решила? Прочти-ка под колышками в тех
горшках! Видишь - здесь семена голубого люпина; там клубни голландского
нарцисса; тут семена физалиса; а вот черенок китайской розы - нет, она не
засохла, эта ветка! - а здесь взойдет душистый горошек, у него еще цветы с
ушками, как у кролика. А здесь... а здесь...
- А здесь?
Моя мать сдвигала на затылок шляпу, покусывала цепочку лорнета и
простодушно признавалась:
- Ох, как нехорошо... теперь и не знаю, посадила я здесь семейство
крокусов, или это кристалида ночной павлинии...
- Дай я ковырну, и увидим...
Ее мгновенная рука останавливала мою - чеканного литья, выгравированная
и раскрашенная рука Сидо, смуглая, рано исчерненная складками от домашних
трудов и садовых забот, от солнца и холодной воды, рука с длинными пальцами,
увенчивавшимися красивыми отчеканенными ногтями, овальными и выпуклыми...
- Ни под каким видом! Если это кристалида, она умрет от воздуха, а если
крокус - его маленькие белые побеги не переносят света. Все придется
начинать заново! Ты меня слышишь? Больше не будешь трогать?
- Не буду...
И тогда сквозь обычное ее лицо, доверчивое и любопытное, я прозревала
другое - мудрое, все понимающее и нежное. Она знала, что я не смогу устоять
перед соблазном познания и, следуя ее примеру, докопаюсь до всех тайн
цветочного горшка. Она хорошо понимала, что я ее дочь - хотя я-то ни разу
еще не подумала о том, как на нее похожа, и что я, дитя, уже ищу случая
испытать потрясение, ускоренное биение сердца, перехват дыхания - одинокое
опьянение искателя сокровищ. И сокровищем для меня было не только то, что
скрывали земля, скала и волна. Химеры золота и драгоценных камней - о, вы
лишь ускользающий мираж; главное, что это я, именно я обнажала и
выволакивала на свет Божий то, чего до меня просто не касался человеческий
глаз...
И вот я, тайком от нее забравшись в этот экспериментальный ботаниум,
выскребла восходящий мужской ноготок семядоли, который весна уже заставила
вырасти из своей оболочки. Я помешала слепому росту черноватой,
золотушно-карей кристалиды и направила ее в смерть, прямо в объятия небытия.
- Ты не понимаешь... Ты еще не можешь понять. Тебе восемь... десять
лет... а ты, такая маленькая, уже губишь... Ты еще не понимаешь ничего, что
так хочет жить...
И другого наказания за свое преступление я не получала. Впрочем, и это
казалось мне слишком суровым.
Сидо была отвратительна всякая связь цветов со смертью. Она умела
только дарить, но она же не раз, как я помню, отказывала тем, кто иногда
просил цветов, чтобы украсить ими могилу или катафалк. Она становилась
суровой, хмурила брови и с мстительным видом отвечала: "Нет".
- Но это для бедного господина Анфера, который вчера ночью умер!
Бедняжка госпожа Анфер вне себя от горя, она говорит, что хотела бы