"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора

В этот час все еще спало в первозданной синеве, сырой и смутной, и,
когда я спускалась по песчаному склону, туман тяжело обволакивал сначала
щиколотки, потом всю мою ладную фигурку, добирался до губ, ушей и, наконец,
попадал в самую чувствительную часть моего лица - ноздри... Я ходила одна: в
этом неприхотливом краю не бывало опасностей. И уже на этом пути, в этот
ранний час, ко мне смутно приходило чувство моей человеческой ценности, и я
преисполнялась благодарностью, восхищением и невыразимым чувством единения с
первым пробежавшим дыханием ветерка, первым щебетом птицы, с молодым еще
солнцем, чей белок уже вытекал из пробитой скорлупы...
Собирая меня в путь, мать называла меня "Красавица, Золотко мое" и
долго следила, как уменьшается, спускаясь с холма, моя фигурка - ею
сотворенное, "лучшее, что я произвела на свет", как она иногда говорила. Я,
кажется, в самом деле была привлекательна, хотя мои изображения тех времен
говорили порой иное... Да, в ту пору я была такой - за меня были моя юность
и юность дня, голубые глаза, потемненные изнутри зеленью, белокурые волосы,
которые я причесывала только по возвращении, и еще мое чувство превосходства
ранней пташки перед остальными детьми-сонями.
Я возвращалась с колокольным звоном, звавшим к утренней мессе. Но
прежде наедалась досыта ягод и, описав в рощице круг подобно охотничьей
собаке, напивалась допьяна из двух затерянных источников, которые я
боготворила оба. Первый из них выбрасывался к небу хрустальной
кристаллической судорогой, напоминавшей сдавленное рыдание, и снова уходил
на свое песчаное ложе. Вскоре, обессиленный, он и вовсе скрывался под землю.
Другой же ключ, почти неразличимый, стлался в траве, приминая ее, как змея,
и восходил во всей своей силе посреди луга, где его бдение заботливо хранили
росшие в кружок нарциссы. Вода из первого источника отдавала дубовым листом,
у воды из второго был привкус железа и стеблей гиацинта... И теперь, когда я
говорю об этом, я всегда чувствую на губах их вкус, и мне хочется, чтобы в
свой последний час я унесла с собою необыкновенный этот глоток...

Кроме хоженых-перехоженых мест в ближайшей округе, к которым моя мать
обращалась с воззваниями, обычными каждодневными репликами или последними
деревенскими сплетнями, а то и вдохновенными, но зачастую лишь самой себе
адресованными монологами, которые должны были демонстрировать ее
утонченность - главным образом в области ботаники; кроме обычных сфер ее
действий, простиравшихся от дома Себа до Виноградной улицы, от матушки
Адольф до де Фуролль, моя мать знавала задушевные беседы со сферами и не
столь привычными и обыденными. А может быть, это только мое детское
воображение, моя детская гордость представляли наш сад розой всех садов,
всех ветров, средоточием всех лучей, где все озаряла своим присутствием моя
мать.
Хотя я в любой момент могла обрести полную свободу, взяв штурмом
решетчатую изгородь и скатившись вниз по наклонной кровельке, мне стоило
вернуться, спрыгнуть на гравий родного сада, как возвращалось и чувство
абсолютной преданности. И тогда, задав всегдашний вопрос: "А ты откуда?" - и
ритуально нахмурив брови, мать снова смотрела в глубь сада умиротворенным,
сияющим взглядом, который казался мне куда прекраснее, чем тот, домашний,
озабоченный и сердитый. Ведь это ее неусыпными заботами, ее стараниями так
выросли и окрепли садовые стены, эти границы неоткрытых земель, открывая
которые я с легкостью перепрыгивала со стенки на стенку, с ветки на ветку,