"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора

моря. Но никакое лето, кроме лета моего детства, не может похвастаться такой
необычно пунцовой яркостью герани и такими огненными цветами наперстянок. И
никакая зима не может быть чище и белоснежнее, с небом, насупившимся
аспидными тучами, возвещавшими своими темными густыми клочьями о близкой
буре, и затем с оттепелью и ее мириадами водяных капелек на кончиках острых
копьевидных почек... Небо тяжело нависало над заснеженной крышей чердака,
над облетевшим орешником, над флюгером, и словно кто-то подрубал кошачьи
уши... Неспешный вертикальный снегопад внезапно становился косым, и мне
слышался под теплым капором слабый гул далекого моря, когда я мерила шагами
сад, хватая ртом улетающие снежинки... Почувствовав приближение бури, моя
искушенная мама выходила на террасу, словно пробуя погоду на вкус, и
отрывисто кричала:
- Шквал западного ветра! Быстрее! Закрой слуховое окно на чердаке!..
Двери тележного сарая, там повозка! И окно дальней спальни!
Чувствуя себя спасительницей родного ковчега, я смело бросалась вперед,
стуча своими сабо, в неподдельном воодушевлении от того, как из этого месива
белизны с исчерна-голубым сиянием и свистом высекается быстрый стежок
молнии, будто два богатыря, дети Февраля и Западного ветра, вместе
опрокинули одну из небесных бездн... И я, содрогаясь, старалась думать о
конце времен.
И среди этого жуткого грохота моя мать, сжимая в руке лупу с толстой
медной ручкой, любовалась затейливыми кристаллами снежинок, сыпавшихся
крупными горстями, точно их разбрасывал с неба сам Западный ветер,
обрушившийся на наш сад...

О герань, о наперстянки... Росшие целым густым лесом, блуждающие
огоньки, сбегавшие вниз от террасы, - это отблеск вашего огня остался на
моих щеках, это вам они обязаны своим румянцем. Ибо Сидо любила в саду алые
цветы - розы, веселый пурпур шиповника, цветы мальтийского креста, гортензии
и "стебли святого Иакова" и даже тройчатые ореховые "японские фонарики" -
еще и потому, что мякоть этого цветка, вся в красных прожилках, каким-то
непостижимым образом напоминала ей нежное мясо только что родившегося
теленка... Скрепя сердце она заключала пакт с Восточным ветром. "Приходится
с ним ладить", - так она говорила. Но это не избавляло ее от постоянных
подозрений, и, отрываясь от больших и малых забот, она строго присматривала
за предательски падающими градусами мороза и их смертоносными играми. Холод
выдерживали только ландышевые луковички, несколько бегоний и сиреневые
крокусы, полуночничавшие в морозных сумерках.
Кроме земляного кизила, кроме лавровишневой рощицы, заросшей
двудольными камышами - я дарила их узкие листочки моим школьным подругам, а
они засушивали их в страницах атласов, - весь теплолюбивый сад неистово
впитывал оранжевые лучи с переливающимися красными и фиолетовыми бликами.
Эти блики - да были ли они, с их подаренным мне чувством счастливого
волшебства? Или то был только оптический обман? Летний зной раскалял теплую
и сухую гальку под ногами, жаркий луч проникал сквозь плетеную соломку моих
широкополых шляп, лета были почти без ночей... А я уже тогда так любила
зарю, что моя мать не могла не вознаградить меня. Я просила ее будить меня в
половине четвертого и с корзинкой в каждой руке брела огородным царством к
узкой сухой излучине реки, где росли земляника, смородина белая и смородина
черная с бородатыми ягодами.