"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора

- Какой том?
- "Песни лесов и улиц" и не помню, что еще. Черт бы его драл!..
- А еще, - торжествовал старший, - ты должен читать быстрее! Гони три
франка!
- Где я тебе их возьму? Нет ни гроша.
- Спроси у мамы.
- Ага!
- Тогда у папы. Скажи, что тебе надо тайком от мамы, чтобы купить
сигарет. Он тебе даст.
- А если не даст?
- Будешь платить пени. Пять су за задержку!
Этим двум дикарям, читавшим так много, как во все времена читали все
отроки от четырнадцати до семнадцати лет - запоем, самозабвенно, денно и
нощно, на верхушках деревьев, на сеновале, - не нравилось слово "миньона" -
милочка, - которое они выговаривали как "мини-она", с чудовищной кривой
ухмылкой, после чего делали вид, что их тошнит. Отыскиваемая в каждой книге,
каждая "миньона", подвергшись сначала остракизму, приносила по два су в
общую кубышку. Зато книга, оказавшаяся "чистой", приносила десять су тому,
кто прочитал ее первым. Этот договор был в силе два месяца, и деньги,
накапливавшиеся к концу срока, тратились на лакомства, сачки для охоты на
бабочек и верши для ловли пескарей.
Мой юный возраст - мне было только восемь - не позволял мне войти в их
сообщество. Я была еще так мала, что лишь недавно перестала, соскребая с
ножек стола подтеки, упадавшие с горящих свечей и застывавшие длинными
капельками, пробовать их на вкус, и оба мальчугана еще звали меня
"дитя-казак". Однако я уже умела говорить "мини-она" и кривить при этом рот,
с удовольствием рыгая в знак отвращения, и романистов я оценивала по
принятому в семье статусу.
- Диккенс дает доход, - говорил один дикарь.
- Диккенс не в счет, - огрызался второй, - это перевод. Все переводчики
нас надувают.
- Тогда и Эдгар По не пойдет?
- Э-э... Здравый смысл призывает также исключить исторические романы,
которые наверняка принесут по десять су как минимум. Революция не
"милочка" - бе-е! - Шарлотта Корде не "милочка" - бе-е! - и Мериме, между
прочим, тоже надо исключить, как автора "Хроники времен Карла Девятого".
- А как быть с "Ожерельем королевы"?
- Это пойдет. Это роман чистый.
- А эти, Бальзака, про Катерину Медичи?
- Ну ты как дитя малое. Пойдет, конечно.
- Ну уж нет, старина, позволь...
- Старик, я взываю к твоей совести... Умолкни. Идем на улицу.
Они никогда не ругались. Растянувшись на кровле, у самого конька, они
жарились на полуденном солнцепеке, горячо и необидно споря, предоставив мне
верхний, покатый желоб. Оттуда были видны вся Виноградная улица, пустынный
переулок, выходивший к огородам, разбросанным в ложбине святого Иоанна.
Заслышав вдали звук шагов, братья внезапно умолкали и, распластавшись на
крыше, воинственно вздергивали подбородки при виде извечного противника, так
на них похожего...
- Это просто Шебрие идет в свой сад, - сообщал младший.