"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора

зелеными восковыми свечами, как на алтаре...
Да, это был безобидный, неприхотливый малыш. Впрочем, однажды
вечером...
- Я хочу два су на чернослив и два су на орешки, - говорит он.
- Лавки уже закрылись, - отвечает мать. - Спи, завтра купишь.
- Я хочу два су на чернослив и два су на орешки, - говорит назавтра
вечером нежный малыш.
- Почему же ты не купил их днем? - восклицает мать, выведенная из
терпения. - Иди спать!
Так он дразнил ее пять вечеров, десять вечеров, пока наконец мать не
доказала, что второй такой матери нет на свете. Нет, она не выпорола
упрямца, который, быть может, хотел узнать, что такое порка, или рассчитывал
посмотреть на вспышку материнского гнева, пляску нервов, родительские
проклятия, ночные волнения, да просто попозже лечь спать...
И вот, когда он в один из вечеров, с обычной своей миной маленького
упрямца, спокойно позвал:
- Мама.
- Да, - отозвалась мама.
- Мама, я хочу...
- Вот они, - сказала она.
И она достала из глубины бездонного шкафа два туго набитых мешка,
размером с новорожденных младенцев, поставила их у камелька слева и справа
от малыша, и добавила:
- Когда съешь все это, купишь еще.
Он смотрел на них снизу, и под черными кудрями бросилась в глаза его
внезапная бледность.
- Это тебе, бери же, - продолжала мать.
Он первым потерял самообладание и разразился слезами.
- Но... но... я их не люблю! - всхлипывал он. Сидо наклонилась над ним
изучающе, как над треснувшим яйцом, из которого вот-вот вылупится цыпленок,
как над розой неизвестного ей сорта, как над пришельцем с другой планеты.
- Не любишь? Так чего тебе все-таки надо?
Тогда, разгаданный, он наконец признался:
- Я просто хотел попросить.

Раз в три месяца в два часа дня моя мать выезжала в коляске в Оксерр,
"вывозя в свет" младшего из своих детей. Привилегия последнерожденной долгое
время закрепляла за мной права на чин "младшенькой" и место в глубине
коляски. Однако до меня это место с десяток лет занимал проворный и скрытный
мальчуган. В городке он тотчас терялся, уследить за ним было невозможно.
Потеряться он мог где угодно - в соборе, внутри больших городских часов, в
большой бакалейной лавке - там он любил смотреть, как упаковывают сахарные
головы в синей бумаге, пять кило шоколада, ваниль, корицу, мускатные орехи,
ромовый грог, черный перец и белое мыло. Мать испускала лисьи взвизгивания:
- Ай-ай! Где он?
- Кто, госпожа Колетт?
- Да мой мальчик! Вы его не видели?
Никто его не видел, и мать, за отсутствием колодцев, заглядывала во все
чаны с маслом и бочки с рассолом.
Но в тот раз его не пришлось долго искать. Он был на самой вершине. На