"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора

робинзонами или первопроходцами, они были лишены актерского дара
импровизации. Младший, однажды принимавший участие в труппе мальчиков,
увлеченно разыгрывавших трагедию, сподобился в ней только немой роли
"глупого дитяти".
И когда у меня, как у всех стареющих людей, пробуждается торопливый зуд
вспомнить все тайны бытия давно отторгнутого, я обращаюсь к рассказам
матери. Прочесть "код" непоседливой юности, с каждым часом уходящей в
небытие и чудесным образом возрождающейся из самой себя; снова взобраться,
опираясь на чью-то неизвестно откуда протянутую руку, на те холмистые выси,
откуда суждено им было низринуться в кипящий людской водоворот, прочитать по
складам имена неблагоприятных звезд...
Я простилась с покойным несравненным старшим братом; но мне вновь
придется прибегнуть к материнским рассказам и крупицам, оставшимся от моего
уходящего детства, коль скоро я стараюсь понять, как вырастал тот седоусый
шестидесятилетний человек, который проскальзывает ко мне, едва опускается
ночь, открывает мои часы, смотрит, как трепещет быстро бегущая секундная
стрелка; отклеивает от измятого конверта иностранную почтовую марку;
вдыхает, словно ему весь день не хватало дыхания, долгий, занесенный сюда
порывом ветра музыкальный пассаж из "Колумбии" и, не сказав ни слова, уходит
прочь...
Да, этот седовласый человек - тот самый шестилетний мальчуган, который
бежал за нищими музыкантами, когда они проходили через нашу деревню.
Одноглазого кларнетиста он провожал до деревни Святых - четыре километра, -
а когда вернулся, мать уже обшарила все колодцы в округе. Он покорно
выслушал жалобы и упреки, ибо вообще редко сердился. Когда же улеглась
материнская тревога, он подошел к пианино и без ошибки сыграл все арии
кларнетиста, при этом обогатив их простейшими, слишком правильными
украшениями.
Так он и учился музыке на этих ярмарочных песенках, которые подбирал на
манер Квазимодо и всех бродячих оркестров - разносчиков известных всему миру
крылатых мелодий.
- Надо бы ему поработать над техникой и гармонией, - говорила мать. -
Он еще талантливее старшего. Он будет артистом. Как знать?
Когда ему было всего шесть, она еще верила, что его можно наставить на
какой-то путь или от чего-то уберечь. Такой безобидный малыш! Кроме его
вечной манеры куда-то исчезать, плохого за ним не водилось. Ладно скроенный
крепыш, живой, очень уравновешенный, он каким-то непостижимым образом вдруг
переставал быть тут вот, рядом. И где там его найти! Нечего было и думать
искать его в излюбленных местах обычных мальчуганов его возраста - на катке
или большой игровой площадке, истоптанной детскими ногами. Уж скорее он мог
быть в погребе старого замка, в обвалившемся подземелье, которому было уже
четыреста лет, или в башенных часах возле рыночной площади, или же он
зачарованно следил за пассами настройщика пианино, когда тот раз в год
приходил из главного города всего департамента и усердно ремонтировал все
четыре "инструмента" в нашей деревеньке. "Что у вас за инструмент?" "Госпожа
Валле желает поменять свой инструмент!" "Инструмент мадемуазель Филиппон
расстроен!"
Должна сознаться, что слово "инструмент" вызывает в моем воображении,
кроме самого привычного, еще и призрак сооружения из красного дерева,
хранящегося в тени провинциальных гостиных, простирающего бронзовые руки с