"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора

Он вышагивал, и песня летела впереди.

О луч золотой и нежный зефир... -

мурлыкал он, спускаясь нашей пустынной улицей. Ведь нужно было любой
ценой скрыть от "Нее", что Ларош, снявший у Ламберов ферму, самым бесстыдным
образом отказался платить аренду и что подставное лицо этого Лароша ссудило
моему отцу необходимую сумму - но из семи процентов в свою пользу за шесть
месяцев...

Скажи, чем так чаруешь ты меня?
Смотрю, и кажется мне, что улыбкою своей...

Разве кто-нибудь мог догадаться, что этот баритон, еще так ловко
управляющийся со своим костылем и тросточкой, выдыхает свой романс
вперемешку с белым зимним парком с одной-единственной целью - не привлечь, а
отвлечь ее внимание?
Он поет: вдруг "Она", заслушавшись, на сей раз позабудет спросить, не
может ли он взять вперед сто луидоров из пенсии, положенной ему как
офицеру-инвалиду? Когда он поет, Сидо невольно слушает его, не перебивая:

Шагая дружно всей компанией честной,
Мы живы только радостью земной одной,
За всех тузов, за дам и королей,
Наш капитан, шампанского налей, налей, налей!

Иногда, изображая громогласный полковой хор, он кричит слишком
оглушительно под стенами недалекой богадельни, выводя несколько нескромных
заключительных рулад, и тогда мать появляется на пороге, возмущаясь и
смеясь:
- Колетт!.. Ты же на улице!..
И, услышав в ответ крепкое словцо, призванное шокировать молоденькую
соседку, Сидо нахмурит пронизанные светом брови Джоконды и прогонит наконец
неотвязный рефрен, так и не слетевший с губ: "Придется продать кузницу...
продать кузницу... Боже мой, теперь и нам продавать кузницу, после Мэ,
Шосленов и Ламберов..."
Веселый? А с чего бы и вправду было ему веселиться? В молодости желая
умереть достойно и со славою, он имел право провести старость в своем кругу,
окруженный дружеским теплом. Переполненный и затиснутый в рамки огромной
своей любовью, он был вынужден жить в маленькой деревеньке, а настоящего его
знали лишь далекие товарищи из других краев. Один из его однополчан,
полковник Годшо, еще жив и хранит письма, в которых "слова капитана
Колетта"... Странным было это молчание человека, так любившего рассказывать.
Он не поведал ни одного из своих военных подвигов. "Слова" моего отца
передали полковнику Годшо капитан Фурне и рядовой Лефевр, зуавы из первого
полка. Тысяча восемьсот пятьдесят девятый... Итальянская война... Моему отцу
двадцать девять, он падает под Меленьяно, левая нога оторвана по самое
бедро. Фурне и Лефевр, наклонившись над ним, спрашивают:
- Куда вас отнести, капитан?
- В гущу боя, под знамена!