"Сидони-Габриель Колетт. Чистое и порочное" - читать интересную книгу авторасладострастие: "Приходится признать: средняя величина моей потенции
снижается... В глубине души всем на это плевать, кроме меня..." Затем он снова приходит в ярость, ополчаясь на "этих шлюх, которые ведут счёт деньгам...". Тогда я напоминаю ему о Дон Жуане. Я говорю, что не могу понять, почему до сих пор он не написал своего "Дон Жуана" - роман или пьесу. Он тут же проникается ко мне жалостью и пожимает плечами. Он милостиво уведомляет меня, что "эпохальные пьесы" изжили себя, подобно рыцарским и любовным романам... Неожиданно в нём проявляется упрямый ребёнок, страстно увлечённый техникой, хвастающий профессиональными уловками, ребёнок, который таится в любом писателе, знающем своё дело. Притворный цинизм чрезвычайно его молодит, и я не прерываю его. Однажды я призналась ему, что замышляю вывести Эдуарда де Макса зрелой поры в образе старого Дон Жуана. - Не делайте этого, дорогая, - живо посоветовал он. - Почему? - Вы не совсем парижанка... Ваше представление о Дон Жуане, милая подруга, понятно мне без слов. Что оно может добавить к другим представлениям о Дон Жуане? Красивую горечь, страшно серьёзные рассуждения о разврате. Вдобавок вы ухитритесь сдобрить всё это толикой сельской лирики... Дон Жуан - это потасканный образ, в котором никто так ни черта и не понял. В сущности, Дон Жуан... И тут мой знаменитый коллега, разумеется, изложил мне свою личную концепцию Дон Жуана, который, по его словам, был рассудительным обольстителем, этаким мастером насильственного совокупления, изящно бесчестившим свои жертвы, томясь при этом скукой. желанием взять, чей способ давать стоит не больше самого дара; разумеется, я смотрю на это с точки зрения наслаждения... - Разумеется. - Почему "разумеется"? - Потому что, говоря о Дон Жуане, вы всегда умалчиваете о любви. Между вами и Дон Жуаном вклинивается фактор "количества". Это не ваша вина, а... Он бросил на меня суровый взгляд. - ...а ваша особенность. Время было позднее, и холод промозглой ночи просачивался между занавесями, скреплёнными английской булавкой. Если бы не это, я рассказала бы приятелю о своём собственном "Дон Жуане". Но с наступлением нового дня X. всё больше хмурился, размышляя о своей работе и своих развлечениях. По-моему, последние доставляли ему больше хлопот, ибо с возрастом человек рассчитывает скорее побеждать в одиночку, чем веселиться вдвоём. Когда мы расстались, дождь кончился, и я предпочла вернуться домой одна, пешком. Мой друг-соблазнитель удалился походкой длинноногого мужчины, и я сочла, что он хорошо смотрится. Дон Жуан? Если вам угодно. Если женщинам угодно... Однако этот повеса стал жертвой собственной славы и, кроме того, растрачивает себя с пунктуальностью боязливого должника. Вскоре мы встретились снова. Он, как обычно, казался очень нервным человеком, который то стареет за четверть часа, то молодеет за пять минут. Его молодость и старость проистекают из одного источника: женского взгляда, рта или тела. За тридцать пять лет мастерского труда и беспорядочных нег у него так и не нашлось времени омолодиться с помощью отдыха. Устраивая себе |
|
|