"Сидони-Габриель Колетт. Конец Ангела ("Ангел" #2)" - читать интересную книгу автора

в нем вызвали, и этот комок, этот большой орех, застрявший у него в горле.
"Я идиот, идиот", - мысленно твердил он себе. Он поехал медленнее,
забавляясь мельканием преломленных лучей, золотых зигзагов и павлиньих
перьев, заплясавших перед его полными слез глазами.

"Она сказала, что я крепко привязан, что я ручной. Видела бы она нас,
Эдме и меня... Сколько уже времени мы спим как брат и сестра?" Он попытался
прикинуть: недели три, может, больше?.. "Самое забавное во всем этом, что
Эдме не выказывает недовольства и просыпается по утрам с улыбкой". Он всегда
употреблял про себя слово "забавный", когда хотел избежать слова
"печальный". "Старая супружеская пара, что же вы хотите, старая супружеская
пара... Жена и ее главврач, муж и... его машина. И все-таки старая Камилла
сказала, что я ручной. Ручной. Ручной. Чтоб я еще раз взял с собой эту..."
Он взял ее с собой, ибо июль буквально сжигал Париж. Но ни Эдме, ни
Ангел на жару не жаловались. Ангел возвращался вечером, подчеркнуто
вежливый, рассеянный, с шоколадными руками и лицом. Он расхаживал голый
между ванной и будуаром Эдме.
- Вы, наверно, сегодня совсем испеклись, бедные панамцы! - посмеивался
он.
Чуть бледная и осунувшаяся, Эдме расправляла свою красивую рабскую
спину и заявляла, что совсем не устала.
- Да нет, ничего страшного, представь себе! Сегодня было не так душно,
как вчера. У меня в кабинете прохладно. И потом, мне об этом даже думать
некогда. Мой бедный двадцать второй, который так быстро шел на поправку...
- Неужели?
- Да, да. Доктору Арно он что-то не нравится.
Она всегда решительно выдвигала имя доктора Арно, как вводят в игру
ферзя. Но Ангел не реагировал. Тогда Эдме принималась следить глазами за его
обнаженной фигурой, покрытой легкими отсветами голубых занавесей. Он ходил
перед ней взад и вперед, увлекая за собой облако аромата, белый, дразнящий и
уже недоступный. Спокойная непринужденность его наготы, великолепной,
надменной, задевала Эдме, и она, отчасти из мести, хранила неподвижность. Ее
призыв к этому обнаженному телу уже не был бы теперь утробным нетерпеливым
стоном, это был бы человеческий зов спокойной подруги. Ее приковывали
покрытые тонким золотым пушком руки, огненный рот под золотистыми усами, и
она смотрела на Ангела ревниво, сдержанно, кротко, как человек, влюбленный в
девственницу, недоступную ни для кого.
Они говорили про дачные места, про отъезды знакомых, обменивались
бездумными банальными фразами.
- Война почти не сказалась на Довиле, - вздыхал Ангел. - Какая там
толпа!..
- Теперь людям и поесть негде, - подхватывала Эдме. - Преобразование
гостиничного бизнеса - вот грандиозное дело!

Незадолго до праздника Четырнадцатого июля Шарлотта Пелу объявила за
завтраком об успехе "операции с одеялами" и громко посетовала на то, что Леа
досталась половина прибыли. Ангел удивленно поднял голову.
- Так ты с ней общаешься?
Шарлотта Пелу устремила на сына влюбленный взгляд в поволоке крепкого
портвейна и воскликнула, взывая к невестке: