"Сидони-Габриель Колетт. Конец Ангела ("Ангел" #2)" - читать интересную книгу авторав нем вызвали, и этот комок, этот большой орех, застрявший у него в горле.
"Я идиот, идиот", - мысленно твердил он себе. Он поехал медленнее, забавляясь мельканием преломленных лучей, золотых зигзагов и павлиньих перьев, заплясавших перед его полными слез глазами. "Она сказала, что я крепко привязан, что я ручной. Видела бы она нас, Эдме и меня... Сколько уже времени мы спим как брат и сестра?" Он попытался прикинуть: недели три, может, больше?.. "Самое забавное во всем этом, что Эдме не выказывает недовольства и просыпается по утрам с улыбкой". Он всегда употреблял про себя слово "забавный", когда хотел избежать слова "печальный". "Старая супружеская пара, что же вы хотите, старая супружеская пара... Жена и ее главврач, муж и... его машина. И все-таки старая Камилла сказала, что я ручной. Ручной. Ручной. Чтоб я еще раз взял с собой эту..." Он взял ее с собой, ибо июль буквально сжигал Париж. Но ни Эдме, ни Ангел на жару не жаловались. Ангел возвращался вечером, подчеркнуто вежливый, рассеянный, с шоколадными руками и лицом. Он расхаживал голый между ванной и будуаром Эдме. - Вы, наверно, сегодня совсем испеклись, бедные панамцы! - посмеивался он. Чуть бледная и осунувшаяся, Эдме расправляла свою красивую рабскую спину и заявляла, что совсем не устала. - Да нет, ничего страшного, представь себе! Сегодня было не так душно, как вчера. У меня в кабинете прохладно. И потом, мне об этом даже думать некогда. Мой бедный двадцать второй, который так быстро шел на поправку... - Неужели? Она всегда решительно выдвигала имя доктора Арно, как вводят в игру ферзя. Но Ангел не реагировал. Тогда Эдме принималась следить глазами за его обнаженной фигурой, покрытой легкими отсветами голубых занавесей. Он ходил перед ней взад и вперед, увлекая за собой облако аромата, белый, дразнящий и уже недоступный. Спокойная непринужденность его наготы, великолепной, надменной, задевала Эдме, и она, отчасти из мести, хранила неподвижность. Ее призыв к этому обнаженному телу уже не был бы теперь утробным нетерпеливым стоном, это был бы человеческий зов спокойной подруги. Ее приковывали покрытые тонким золотым пушком руки, огненный рот под золотистыми усами, и она смотрела на Ангела ревниво, сдержанно, кротко, как человек, влюбленный в девственницу, недоступную ни для кого. Они говорили про дачные места, про отъезды знакомых, обменивались бездумными банальными фразами. - Война почти не сказалась на Довиле, - вздыхал Ангел. - Какая там толпа!.. - Теперь людям и поесть негде, - подхватывала Эдме. - Преобразование гостиничного бизнеса - вот грандиозное дело! Незадолго до праздника Четырнадцатого июля Шарлотта Пелу объявила за завтраком об успехе "операции с одеялами" и громко посетовала на то, что Леа досталась половина прибыли. Ангел удивленно поднял голову. - Так ты с ней общаешься? Шарлотта Пелу устремила на сына влюбленный взгляд в поволоке крепкого портвейна и воскликнула, взывая к невестке: |
|
|