"Сидони-Габриель Колетт. Клодина замужем ("Клодина" #3) " - читать интересную книгу автора

- В эту минуту - нет... Не закрывай глаза, умоляю! Я тебе запрещаю!..
Они - мои, особенно когда ты поводишь ими из стороны в сторону...
- Да я вся - ваша!

Неужели вся! Нет! В этом-то и загвоздка.
Я гнала от себя эту мысль как можно дальше. Я страстно мечтала о том,
чтобы Рено подчинил меня своей воле, чтобы его упорство согнуло мою
непокорность в бараний рог, наконец, чтобы он уподобился собственному
взгляду, привыкшему повелевать и соблазнять. Воля, упорство Рено!.. Да он
гибче пламени, такой же, как оно, обжигающий и лёгкий; он окутывает меня, но
не подавляет. Увы! Клодина, неужто тебе суждено навеки остаться самой себе
головой?
Однако он научился повелевать моим стройным загорелым телом, кожей,
обтягивающей мои мускулы и весьма упругой, девичьей головкой, стриженной под
мальчика... Почему же непременно должны обманывать его властные глаза,
упрямый нос, симпатичный подбородок, который он бреет и выставляет напоказ с
женским кокетством?
Я нежна с ним и притворяюсь маленькой девочкой, послушно подставляю
голову для поцелуя, ничего не прошу и избегаю споров из опасения (до чего я
мудра!), что увижу, как он сдаётся без боя и тянет ко мне ласковые губы, в
любую минуту готовые сказать "да"... Увы! Где ему нет равных, так это только
в ласках.
(Готова признать, что и это уже кое-что.)
Я рассказала ему о Люс и обо всём-всём-всём, втайне почти мечтая, что
он поморщится, разволнуется, обрушит на меня лавину вопросов... Но нет! Даже
наоборот. Да, он завалил меня вопросами, отнюдь не гневными. Я резко его
оборвала, потому что он мне напомнил своего сына Марселя (этот мальчик тоже
изводил меня когда-то расспросами), но уж конечно не от недоверия: если я
обрела в Рено не повелителя, то уж друга и союзника - несомненно.
На все это сентиментальное сюсюканье папа ответил бы со свойственным
ему презрением к психологической мешанине своей дочери, которая придирается
к мелочам, копается в них и ломает из себя сложную личность:
- От горшка два вершка, а туда же - рассуждает!..

Мой отец достоин восхищения! Со времени своего замужества я нечасто
вспоминала и его, и Фаншетту. Но ведь Рено в течении многих месяцев слишком
много меня любил, выгуливал, закармливал пейзажами, утомлял путешествиями,
невиданными небесами и неведомыми странами... Плохо зная свою Клодину, он
нередко удивлялся, видя, что я мечтательно замираю перед живым пейзажем, а
не перед картиной, радуюсь больше деревьям, чем музеям, готовая умилиться
ручью, нежели драгоценностям. Ему предстояло многому меня научить, и я в
самом деле узнала немало нового.
Сладострастие открылось мне как ошеломляющее и даже мрачноватое чудо.
Когда Рено, застав меня серьёзной и сосредоточенной, начинал заботливо
расспрашивать, я краснела и, опустив глаза долу, смущённо отвечала: "Не могу
вам сказать..." И мне приходилось объясняться без слов с этим грозным
собеседником, который тешится, наблюдая за мной исподтишка, и с наслаждением
следит за тем, как стыдливый румянец заливает моё лицо...
Можно подумать, что для него - и я чувствую, что в этом мы расходимся -
сладострастие состоит из желания, извращённости, живого любопытства,