"Сидони-Габриель Колетт. Клодина замужем ("Клодина" #3) " - читать интересную книгу автора

которой понятия не имела - тогда, во всяком случае. Большая низкая кровать
стала моей подругой, и туалетная комната тоже, как, впрочем, и несколько
огромных кресел, каждое из которых напоминает одиночную камеру. Зато все
остальные предметы по-прежнему на меня поглядывают, так сказать, с
недоверием; зеркальный шкаф косится, когда я прохожу мимо; в гостиной стол с
гнутыми ножками так и норовит меня зацепить; впрочем, и я в долгу не
остаюсь.
Боже мой! Два месяца прошло, а я до сих пор не приручила эту проклятую
квартиру! Стараюсь заставить свой внутренний голос замолчать, когда он
ворчит: "За два месяца кто угодно может приструнить любую мебель, только не
Клодина".
Интересно, согласилась бы Фаншетта здесь жить? Я снова встретилась на
улице Жакоб со своей белоснежной красавицей; её не предупредили о моём
возвращении, и мне было тяжело видеть полную её растерянность, когда она
беспомощно распласталась у меня в ногах и не подавала голоса, а я
поглаживала её розовый животик и никак не могла сосчитать удары бешено
колотившегося кошачьего сердечка. Я перевернула её на бок, чтобы расчесать
потускневшую шубку; в ответ на этот знакомый жест она подняла голову, и чего
только не было в её взгляде: и упрёк, и нежная преданность, и готовность на
любую муку... О беззащитный зверёк! До чего ты мне близок, я так хорошо тебя
понимаю!
Я вновь увиделась со своим благородным отцом, могучим бородачом,
изрыгающим хлёсткие слова и кипящим беззлобной воинственностью. Не сознавая
этого, мы друг друга любим, и я правильно поняла его приветственную фразу:
"Соблаговолишь ты наконец обнять меня, проклятое отродье?" - так он выражал
своё живейшее удовольствие. Мне показалось, за два года он ещё подрос. Нет,
серьёзно! И вот доказательство: он признался, что на улице Жакоб ему стало
тесновато. И прибавил: "Понимаешь, я недавно скупил за бесценок книги на
аукционе... Тысячи две, не меньше... стадо свиней! Пришлось их пока спихнуть
в ломбард на хранение! А в моей конуре и так тесно... Вот в Монтиньи, в
дальней комнате, которая никогда не открывается, я бы мог..." Он
отворачивается и дёргает себя за бороду, но мы успели встретиться глазами и
обменяться особенным взглядом. Ох, старый жук! Я хочу сказать, что он,
пожалуй, способен вернуться в Монтиньи, как недавно переехал в Париж: просто
так, без причины...

Со вчерашнего дня квартира Ре... наша квартира приведена в порядок.
Больше не придётся видеть ни придирчивого обойщика, ни рассеянного мастера,
вешавшего шторы: каждые пять минут он терял какой-нибудь из своих
инструментов золочёной меди. Рено чувствует себя как рыба в воде,
прохаживается по квартире, улыбается небольшим настенным часам, которые
никогда не врут, расправляется с рамкой, которая не вписывается в интерьер.
Он обнял меня за шею и повёл по комнатам с "хозяйским" осмотром; после
головокружительного поцелуя он оставил меня в салоне (очевидно, сам он
отправился работать в "Дипломатический журнал", дабы позаботиться о судьбе
Европы с Якобсеном и обойтись с Абдул-Хамидом так, как он того заслуживает),
напутствовав такими словами: "Мой милый деспот! Можешь царствовать в своё
удовольствие".
Я долго сижу без дела, предаваясь мечтам. Часы бьют один раз, и я не
знаю, который теперь час. Я встаю, совершенно растерянная и потерявшая счёт