"Сидони-Габриель Колетт. Клодина замужем ("Клодина" #3) " - читать интересную книгу автора

чём вопрос-то, как говорят англичане". В свободное от заседаний время он
стоял на перекрёстке, лиловый зимой и багровый летом, и наблюдал. За чем? Да
ни за чем! В этом и состояло всё его занятие. Тут он и умер... Внимание!
Этот навес с двойными воротами имеет на фронтоне памятную надпись; прочтите:
"Похоронно-пожарные услуги". Они решили, что слово "услуги" одинаково
подходит и к тому, и к другому! Признайтесь, что, хоть вы и дипломат, а ни
за что не додумались бы до такого!
Снисходительный смех моего друга немного меня раздражает. Не покажусь
ли я ему слишком провинциальной? Нет, просто он меня ревнует к прошлому,
видя, что оно захватило меня всю.
Улица приводит нас наконец на бугристую площадь в самом конце спуска. В
тридцати шагах от нас, за решёткой, выкрашенной в стальной цвет, удобно
расположилась большая белая школа, крытая шифером, который пережил всего три
зимы и четыре лета и потому выглядит как новенький.
- Клодина! Это казарма?
- Да вы что! Это же школа!
- Бедные дети...
- Почему "бедные"? Могу поклясться, мы здесь не скучали.
- Ты-то, чертовка, уж конечно! А другие?.. Можно войти? Надеюсь,
арестантов разрешается посещать в любое время?
- Где вас воспитывали, Рено? Разве вы не знаете, что сейчас каникулы?
- Да ну?! И ты привела меня сюда только затем, чтобы показать эту
пустую тюрьму? А сама дрожала в ожидании этого свидания, как машина под
парами?
- Нет, как ручная тележка! - с победоносным видом бросаю я: года,
проведённого в чужих краях, оказалось довольно, чтобы пересыпать мой
провинциальный лексикон "парижскими" остротами.
- А что если я лишу тебя десерта?
- А не посадить ли мне вас на диету? Внезапно с меня слетает весёлость
и я умолкаю, нащупав задвижку на тяжёлых воротах и чувствуя, что она, как
прежде, поддаётся не сразу...
К колонке во дворе подвешен на цепочке всё тот же ржавый стаканчик.
Побелённые в позапрошлом году стены сверху донизу исцарапаны нервными
коготками юных пленниц. Чахлая трава пробивается между кирпичами
водосточного жёлоба.
Никого.
Рено покорно плетётся сзади. Я поднимаюсь по небольшой лестнице всего в
шесть ступенек, отворяю застеклённую дверь, иду по коридору, плиты которого
гулко отзываются на мои шаги; коридор соединяет старший класс с тремя
младшими... В лицо пахнуло спёртым воздухом, впитавшим в себя запахи чернил,
меловой крошки, веника, чёрной доски, наспех вымытой грязной губкой, - и вот
уже я задыхаюсь от необъяснимого волнения. Уж не тень ли Люс в полотняных
тапочках и чёрном фартуке бесшумно прошмыгнула за этот угол и прижалась к
моим ногам, докучливая в своей нежности?
Я вздрагиваю и чувствую, как меняюсь в лице: кто-то в полотняных
тапочках и чёрном фартуке приотворяет дверь в Старший класс... Да нет, это
не Люс; хорошенькая ясноглазая мордашка уставилась на меня, хотя я её раньше
не видела. Успокоившись и почувствовав себя почти дома, я иду навстречу:
- Где Мадемуазель, крошка?
- Не знаю, мада... мадемуазель. Может, наверху.