"Сидони-Габриель Колетт. Клодина в школе ("Клодина" #1) " - читать интересную книгу автора

отвращением берусь за иголку. Минут через десять мадемуазель Сержан уходит
под предлогом раздачи школьных принадлежностей младшему классу, который,
снова переехав, временно (разумеется!) располагается в пустом зале детского
сада, совсем рядом с нами. Готова поклясться, что дело не столько в школьных
принадлежностях, сколько в Эме.
После двадцати стежков на меня вдруг нападает приступ тупоумия: я никак
не могу сообразить, надо ли после ивового листа сменить цвет ниток, чтобы
вышивать дубовый. И я выхожу с вышивкой в руках спросить совета у всезнающей
директрисы. Я пересекаю коридор и заглядываю в малышовый класс: полсотни
девчонок пищат, таскают друг друга за волосы, хохочут, пляшут, рисуют на
доске человечков - ни мадемуазель Сержан, ни Эме нет и в помине. Это уже
любопытно! Выхожу, толкаю дверь на лестницу - там тоже никого. А если
подняться? Но что я отвечу, если меня обнаружат? А вот что: скажу, пришла за
мадемуазель Сержан, я, мол, слышала, как её звала старуха-мать.
Оставив деревянные башмаки внизу, тихо-тихо поднимаюсь в домашних
тапочках по лестнице. На верхней площадке - никого. Но дверь комнаты закрыта
неплотно, и я не могу удержаться, чтобы не заглянуть в щёлку. Директриса
сидит в большом кресле,
к счастью, спиной ко мне, и как малого ребёнка держит у себя на коленях
свою помощницу; Эме тихо вздыхает и страстно целует мадемуазель Сержан,
прижимающую её к своей груди. Ну и ладно! Не скажешь, по крайней мере, что
директриса излишне сурова с подчинёнными! Лиц их не видно из-за высокой
массивной спинки кресла, но мне и так всё ясно. Сердце у меня готово
выпрыгнуть из груди, я бесшумно бросаюсь к лестнице.
Миг, и я уже сижу рядом с дылдой Анаис, которая с наслаждением читает
приложение к "Эко де Пари", пожирая глазами картинки. Чтобы скрыть волнение,
я с притворным интересом прошу показать газету. Ага, тут прелестная сказка
Катул-Мендеса, которая, наверное, понравилась бы мне, будь я в состоянии
сосредоточиться. Но у меня перед глазами стоит сцена, свидетельницей которой
я только что оказалась. Она превзошла все мои ожидания; разумеется, я и не
подозревала, что они предаются столь откровенным ласкам.
Анаис показывает мне рисунок Жиля Баера, где изображён невысокий
безусый молодой человек, похожий на переодетую женщину. Ещё под впечатлением
"Дневника Лионнетты" и нудятины Армана Сильвестра, она смущённо говорит: "Он
напоминает моего кузена, Рауль учится в коллеже, и я вижусь с ним в летние
каникулы". Это признание объясняет мне относительное благоразумие, которое
Анаис проявляет с недавних пор: сейчас она очень мало пишет парням. Сёстры
Жобер изображают возмущение столь легкомысленной газетой. Мари Белом рвётся
взглянуть и опрокидывает чернильницу. Полистав газету, она уходит, воздевая
к небу свои длинные руки и вереща: "Какой ужас! Ни за что не стану читать до
самой перемены!" Едва она усаживается и принимается губкой оттирать пролитые
чернила, как появляется директриса - вид у неё самый серьёзный, но глаза
восторженно искрятся. Даже не верится, что это она только что с такой
страстью целовалась у себя в комнате.
- Мари, напишите объяснительную записку, каким образом вы умудрились
перевернуть чернильницу, и принесите мне сегодня же к пяти часам. Девушки,
завтра придёт новая учительница, мадемуазель Гризе, но вы с ней иметь дело
не будете, она будет вести занятия в младшем классе.
Я чуть было не спросила: "А что, разве мадемуазель Эме уходит?" Но
мадемуазель Сержан опережает мой вопрос: