"Сидони-Габриель Колетт. Клодина в школе ("Клодина" #1) " - читать интересную книгу автора

большие передники. Дылда Анаис с вещами в руках, дождавшись, когда я подниму
свою ношу, ловко дёргает за край моего фартука, и его содержимое грохается
наземь.
Анаис с отсутствующим видом глядит на троих каменщиков, перебрасывающих
во дворе черепицу. Мне попадает за неуклюжесть, а через две минуты эта язва
устраивает ту же шутку с Мари Белом, которая так громко вскрикивает, что в
наказание ей задают переписать несколько страниц древней истории. Наконец
наша орава с гамом и топотом пересекает двор и входит в детский сад. Я морщу
нос: кругом ужасная грязь, лишь пол наспех подметён, и пахнет неухоженными
младенцами. Только бы это "временно" не затянулось слишком надолго!

Положив книги, Анаис тут же удостоверяется, что окна выходят в
директорский садик. Мне некогда глазеть на младших учителей - я слишком
обеспокоена, предчувствуя неприятности.
Потом мы с грохотом, как стадо вырвавшихся на волю быков, несёмся в
прежний класс и перетаскиваем столы, такие ветхие, такие тяжёлые, что мы
стукаемся и сцепляемся ими, где только можем, в надежде, что хоть один
развалится и разлетится на гнилые доски. Тщетная надежда! Столы целёхоньки,
хотя и не по нашей вине.
В это утро мы занимаемся немного, и на том спасибо. В одиннадцать часов
выйдя из класса, я слоняюсь в поисках мадемуазель Лантене, но той нигде нет.
Она что, её запирает? Дома во время завтрака я брюзжу так злобно, что даже
папа обращает внимание и спрашивает, нет ли у меня температуры... В школу я
возвращаюсь очень рано, в четверть первого. Очень волнуюсь. Тут лишь
несколько деревенских девчонок, завтракающих в школе крутыми яйцами, салом,
бутербродами с патокой, фруктами. Я напрасно жду и мучаюсь!
Входит Антонен Рабастан (хоть какое-то развлечение!) и приветствует
меня с изяществом балаганного медведя.
- Тысяча извинений, мадемуазель, дамы ещё не спустились?
- Нет, сударь, я сама их жду. Хоть бы они не опоздали, ведь
"отсутствие - самое страшное из зол". Я уже семь раз комментировала этот
афоризм Лафонтена в своих сочинениях, которые отмечались как лучшие.
Я говорю серьёзно и тихо, красавец-марселец слушает, и на его круглом
лице проступает беспокойство (теперь он тоже сочтёт, что я немного не в
себе). Разговор переходит на другую тему.
- Мадемуазель, мне сказали, что вы много читаете. У вашего отца большая
библиотека?
- Да, сударь, у него ровно две тысячи триста семь томов.
- Вы должны знать много интересного. В прошлый раз, когда вы так мило
пели, я сразу заметил, что вы рассуждаете как взрослая.
(Люди добрые, какой идиот! Когда он только уберётся отсюда? Ах да, он
же немного в меня влюблён. Так и быть, буду с ним полюбезнее.)
- У вас, сударь, как мне говорили, красивый баритон. Когда каменщики не
слишком шумят, нам порой слышно, как вы поёте у себя в комнате.
Зардевшись от удовольствия, он с обворожительной скромностью
протестует. И жеманится:
- Ах, мадемуазель! Скоро вы сами сможете составить об этом мнение:
мадемуазель Сержан попросила меня по четвергам и воскресеньям давать
старшеклассницам уроки сольфеджио. Мы начнём на следующей неделе.
Вот везуха! Будь у меня сейчас время, я бы с радостью побежала объявить