"Сидони-Габриель Колетт. Клодина в школе ("Клодина" #1) " - читать интересную книгу автора

только он раздобыл себе этот королевский нос?), роскошная пёстрая
трёхцветная рыже-серо-белая борода, на которой нередко поблёскивает слизь от
моллюсков, излучают радость.
Я равнодушно спрашиваю у Эме, видела ли она двух приятелей, Рабастана и
Ришелье. К моему удивлению, она тут же оживляется:
- Ах да, я же вам не сказала... Старую школу окончательно сносят, и мы
ночуем теперь в детском саду: так вот, вчера вечером я работала у себя в
комнате; около десяти, перед тем как лечь спать, я пошла закрыть ставни и
вдруг вижу большую тень - кто-то в такой холод разгуливает у меня под окном.
Угадайте, кто!
- Один из двоих, чёрт побери!
- Да, это был Арман. Кто бы мог подумать! С виду такой бирюк!
Я соглашаюсь, что, дескать, никто не мог, хотя на самом деле я ожидала
чего-нибудь подобного от этого долговязого меланхолика с серьёзным угрюмым
взглядом - мне кажется, Ришелье отнюдь не такое ничтожество, не то что
балагур-марселец. Куриные мозги Эме всецело заняты теперь этим
незначительным происшествием, и мне становится немного печально. Я
спрашиваю:
- Как? Вам полюбился этот мрачный ворон?
- Да нет же, он меня просто забавляет.
Какая разница! Урок заканчивается без новых излияний чувств. Лишь
прощаясь в тёмном коридоре, я изо всей силы целую белую нежную шею, короткие
благоухающие волосы. Эме очень приятно целовать, она походит на тёплого
красивого зверька и так ласково целует в ответ. Ах, будь моя воля, я бы
вообще с ней не расставалась!
Завтра воскресенье, мы не учимся, скукота! Весело мне бывает только в
школе.
В воскресенье днём я отправилась на ферму к Клер, моей милой нежной
сводной сестре, которая уже год не ходит в школу. Мы спускаемся по
матиньонской дороге, которая выходит к шоссе, ведущему на вокзал. Летом на
этой дороге темно от густой листвы, но сейчас, в зимние месяцы, листьев на
деревьях, разумеется, нет; всё же здесь можно укрыться и наблюдать за
людьми, сидящими внизу на скамейках. Снег хрустит у нас под ногами.
Затянутые льдом лужицы мелодично тренькают на солнце - этот приятный звук,
звук трескающегося льда, не похож ни на какой другой. Клер шёпотом
рассказывает мне, как она флиртовала с неотёсанными грубыми парнями на
воскресном балу у Труяров. Я слушаю, затаив дыхание.
- Знаешь. Клодина, Монтассюи тоже там был, он танцевал со мной польку и
так прижимал к себе! А Эжен, мой брат, танцевал с Адель Трикото, потом вдруг
отошёл в сторону, подпрыгнул и врезался головой в висевшую лампу - стекло
разбилось, лампа погасла. Пока все глазели да ахали, толстяк Феред вывернул
и вторую лампу, такая темень сразу, горела только свечка на небольшом столе
с закусками. Пока мамаша Труяр ходила за спичками, кругом только и слышались
крики, смех, чмоканье. Мой брат рядом со мной обнимал Адель Трикото, та
вздыхала, вздыхала и говорила "Пусти, Эжен!" таким придушенным голосом,
словно у неё юбка на голову задралась. Толстяк Феред со своей "дамой" упали
на пол и так хохотали, что не могли встать.
- А вы с Монтассюи?
Клер покраснела: в ней заговорила запоздалая стыдливость.
- Мы... В первый момент он так удивился, когда погас свет, что замер,