"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу автора

она, приоткрыв дверь, просунула в щель кое-как напудренную мордашку, чтобы
похвалиться своим последним произведением - меховой шапочкой из кролика "под
песца", чересчур узкой, плотно прижимающей к голове её маленькие розовые
ушки.
- Прямо вылитый Аттила! - сказал Браг очень серьёзным тоном.
Длинный коридор, в который входят все двери крошечных гримуборных,
гудит, как потревоженный улей. Оказывается, все предчувствовали этот побег и
теперь посмеиваются, все, кроме меня... Бути, комик-куплетист, прогуливается
перед моей дверью в гриме гориллы, со стаканом молока в руке и витийствует:
- Яснее ясного! Я-то думал, она проторчит здесь ещё дней пять-шесть, ну
максимум месяц! Представляю себе рожу нашей хозяйки... Но даже после этого
горького опыта она и не подумает прибавить артистам, которые тянут на своих
плечах всю программу. Запомните, что я вам скажу: Жаден вернётся. Эта
эскапада - не более чем экскурсия. У неё свой стиль жизни, её содержателя
надолго не хватит, уж поверьте...
Я отворяю дверь, чтобы поговорить с Бути, не прекращая мазать руки
белилами.
- Она вам ничего не рассказывала, Бути?
Он пожимает плечами, повернув ко мне лицо в маске рыжей гориллы с
обведёнными белым глазами:
- С чего бы! Я ведь ей не мать...
Он маленькими глотками потягивает молоко, голубоватое, как раствор
крахмала. Бедный милый Бути со своим хроническим энтеритом и неизменной
бутылкой молока! Без красно-белого грима его умное, с мягкими чертами лицо
выглядит каким-то болезненно-трогательным. У него красивые нежные глаза и
отзывчивое сердце бездомной собаки, готовое обожать всякого, кто его
приласкает. Его болезнь и тяжёлая профессия день ото дня убивают его,
питается он только молоком и макаронами без соуса и при этом находит в себе
силы петь и плясать негритянские танцы в течение двадцати минут. По
окончании номера он всякий раз, вконец измученный, буквально падает за
кулисами, не в состоянии спуститься вниз в свою гримуборную... Его хилое
тело, словно труп, распростёртое на полу, часто преграждает мне путь на
выход, и я совершаю над собой усилие, чтобы не наклониться над ним, не
приподнять его, не позвать на помощь. Его товарищи и старый машинист сцены,
стоя неподалёку, лишь покачивают головами и говорят со значением: "Бути - из
тех артистов, кто выкладывается до конца".
- Скорей, скорей, поезд отходит! Они там, в зале, не так уж бесятся
из-за отсутствия Жаден. Нам повезло!
Браг подталкивает меня вверх по железной лестнице. От пропылённой жары
и резкого цвета прожекторов у меня начинает кружиться голова. Утро
пронеслось словно беспокойный сон, я оглянуться не успела, как пролетела
половина дня, остался только нервический озноб и какое-то томление в
желудке, которое бывает, когда тебя вдруг резко будят посреди ночи. Через
час уже время обедать, а потом придётся брать такси, и всё начинать
сначала... И так я буду жить ещё целый месяц! Нынешний спектакль пользуется,
можно сказать, успехом, и его надо сохранить до обновления программы.
- Нам здесь хорошо, - говорит Браг. - Сорок дней можно ни о чём не
думать!
И он довольно потирает руки.
Ни о чём не думать... Если бы я могла, как он. А у меня и эти сорок