"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу автора

реквизитом. Это значит, что ты будешь танцевать в своей вуали, а
присутствующему здесь юному господину придётся таскать большой свечной ящик
вместо обломка скалы, который он швыряет на нас сверху. Мне уже надоело
глядеть, как ты танцуешь с платочком величиной в ползадницы, а этот тип
вместо гранитной глыбы держит в руках "Пари-Журналь". Завтра здесь в десять
утра. Всё!..
Как раз в этот момент, когда Браг закончил свою гневную речь, солнечный
луч позолотил стеклянный потолок мастерской, и я подняла голову, словно меня
сверху кто-то окликнул.
- Ты слышишь, что я говорю, девочка Рене? - одёрнул меня Браг.
- Да...
- Да? Так какого же дьявола ты не уходишь?
Пришло время есть суп. Лови солнце на улице. Небось тянет на волю, за
город?
- От тебя ничего не утаишь. Пока, до завтра.

Меня и правда всё время тянет за город... Но совсем не так, как это
думает мой железный товарищ. И весёлая сутолока, парящая в полдень на
площади Клиши, не смогла отвлечь меня от неприятного, совсем свежего
воспоминания.
Вчера Амон и Дюферейн-Шотель повезли меня в Мёдонский лес, словно два
начинающих живописца молоденькую модистку. Мой поклонник должен был обновить
свой автомобиль, пахнущий сафьяном и скипидаром, - эдакая роскошная игрушка
для взрослых.
Его смуглое юное лицо было озарено желанием преподнести мне этот
сверкающий лаком и никелем вибрирующий предмет, который был мне решительно
ни к чему. Но я смеялась, потому что Амон и Дюферейн-Шотель надели для этого
бегства в Медону одинаковые коричневые шляпы, с большими полями и с замятой
тульей, и я чувствовала себя такой крошечной между этими огромными
дьяволами-искусителями! Сидя напротив меня на откидном сиденье, мой
поклонник деликатно поджимал ноги, чтобы его колени не коснулись моих.
Светлый серый денёк, очень мягкий, весенний, во всех подробностях высветил
мне его лицо, ещё более тёмное по контрасту с золотисто-коричневым фетром
шляпы, и я разглядела какой-то особый оттенок его век, словно чуть
закопчённых, задымлённых, и наполовину скрытый чёрными в рыжину усами рот
показался мне таинственным. Разглядела я и еле заметную сеточку тоненьких
морщинок в углах глаз, и разлетающиеся брови длинней глазниц, тоже густые,
незаметно сходящие на нет и кустистые у переносицы, как у охотничьего
грифона... Я стала нервно копошиться в сумочке, ища зеркальце...
- Вы что-то потеряли, Рене?
Но я уже беру себя в руки:
- Нет, нет, ничего, спасибо.
С какой стати я буду перед ним разглядывать в зеркальце приметы
увядания своего лица, давно отвыкшего, чтобы на него смотрели при ярком
свете. Если умело использовать коричневый карандаш и синие тени да не ярко
накрасить губы, то этого вполне хватает - как вчера, так, впрочем, и в любой
другой день, - чтобы привлекать внимание к трём манящим огонькам на моём
лице, к трём его магнитам. Я никогда не кладу румян ни на чуть впалые щёки,
ни на скулы, которые усталость и учащённое миганье исчертили едва заметными
морщинками...