"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу автора

упомянув имя Дюферейн-Шотеля? Я недовольно поджимаю губы:
- Опять вы о том же. Не приставайте ко мне с разговорами об этом
господине! Что я о нём знаю? Что он аккуратен, прилично воспитан, любит
бульдогов и курит сигареты. А что он к тому же ещё и влюблён в меня - это,
будем скромны, никак особо его не характеризует.
- Но вы делаете всё от вас зависящее, чтобы его так никогда и не
узнать.
Амон теряет терпенье и с неодобрением щёлкает языком.
- Ваше право... Ваше право!.. Вы рассуждаете, как ребёнок, уверяю вас,
мой дорогой друг!..
Я освобождаю руку, которую он прикрыл своей ладонью, и почему-то говорю
торопясь:
- В чём вы меня уверяете? Что он предмет неординарный? Да и что вы
хотите, в конце концов? Чтобы я спала с этим господином?
- Рене!
- Бросьте, давайте называть вещи своими именами!
Вы хотите, чтобы я поступала как все? Чтобы я наконец решилась? Этот
или другой - какая, в конце концов, разница? Вы хотите разрушить мой с таким
трудом обретённый покой? Хотите, чтобы у меня появилась другая забота помимо
терпкой, но такой укрепляюще-естественной заботы зарабатывать себе на кусок
хлеба? А может, вы посоветуете мне завести любовника из соображений
здоровья, как принимают кроветворное лекарство? Зачем мне это? Чувствую я
себя хорошо и, слава Богу, не люблю, не люблю... И никогда больше никого,
никого, никого не буду любить!
Я прокричала это так громко, что он смущения замолчала. Амон,
существенно менее взволнованный, нежели я, дал мне время поостыть. Кровь,
бросившаяся мне в лицо, отхлынула к сердцу...
- Вы больше никого не будете любить? Возможно, это и правда. Но,
поверьте, это было бы печальнее всего... Вы молодая, сильная, нежная... Да,
это воистину было бы печальнее всего...
Я прямо задохнулась от возмущения и, едва сдерживая слёзы, гляжу на
своего друга, который посмел мне такое сказать.
- О, Амон! И это вы... Вы говорите мне!.. После всего, что с вами... с
нами случилось, вы ещё надеетесь на любовь?
Амон отводит взгляд в сторону, его глаза, светлые молодые глаза,
контрастирующие с его морщинистым лицом, устремлены в окно, и он невнятно
произносит:
- Да... Я вполне счастлив теперь... И готов жить так, как сейчас живу.
Но сказать, что я ручаюсь за себя, заявить: "Отныне я никого больше не
полюблю", нет, на это бы я не решился...
На этом странном ответе Амона наш спор иссяк, потому что я терпеть не
могу говорить о любви... Я могу выслушать не моргнув глазом любую
скабрёзность, но вот о любви говорить не люблю... Мне кажется, если бы я
потеряла любимого ребёнка, я никогда не могла бы произнести его имя.

- Приходи сегодня ужинать в "Олимп", - сказал мне Браг на репетиции, -
а потом зайдём навестить ребят, которые сейчас работают в ревю в
"Ампире-Клиши".
Я далека от того, чтобы обмануться: речь, конечно, идёт явно не о
приглашении на ужин. Мы ведь всего-навсего товарищи, и законы товарищества