"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу автора

смоль, как у дьявола. Понадобилось яркое, солнце, чтобы я в один прекрасный
день увидела, что, несмотря на всю эту черноту, глаза у моего поклонника
серые, тёмно-серые с рыжими искрами.
Когда он стоит, можно и вправду подумать, что он долговязый мужлан, так
он несгибаемо прям, так неестественно держится, худой как скелет. Но когда
он сидит или полулежит на диване, он словно обретает свободу и вдруг
становится как бы другим человеком, ленивым, раскованным, с гармоничными
жестами и беспечно откинутой на подушки дивана головой...
Когда я знаю, что он меня не видит, я исподтишка наблюдаю за ним - меня
несколько смущает сознание того, что я ведь его совсем не знаю, что его
пребывание в моём доме выглядит так же нелепо, как пианино на кухне.
Необъяснимо, почему он, влюблённый в меня, не встревожен тем, что так
мало меня знает. Видимо, он просто об этом не думает и занят лишь тем, чтобы
успокоить меня и затем покорить. Он очень быстро научился - держу пари, по
совету Амона - скрывать от меня своё желание, говоря со мной, смягчать и
взгляд, и голос, но если он, со звериной хитростью, делает вид, что забыл,
чего он, собственно, от меня хочет, он не предпринимает решительно никакой
попытки узнать меня, расспросить, угадать мою сущность, и я замечаю, что он
куда внимательнее следит за игрой света на моих волосах, чем вслушивается в
мои слова...
Как всё это странно!.. Вот он сидит подле меня, тот же луч солнца
касается его щеки и моей, и если его ноздря окрашивается при этом в
карминный цвет, то моя - в ярко-коралловый... Он как бы отсутствует, он в
тысяче миль отсюда. Меня так и подмывает встать и сказать: "Почему вы здесь?
Уходите!" Но я почему-то этого не делаю.
Думает ли он о чём-нибудь? Читает ли? Работает ли?.. Мне кажется, он
принадлежит к весьма многочисленной и вполне заурядной категории людей,
которая интересуется всем на свете и ни черта не делает. Настоящего ума у
него, похоже, нет, но зато есть быстрота понимания и более чем достаточный
запас слов, которые он произносит очень красивым глухим голосом. А ещё он
легко смеётся, легко впадает в какое-то ребяческое веселье, как, впрочем, и
многие мужчины. Вот каков он, мой поклонник.
Чтобы быть до конца правдивой, скажу и о том, что мне больше всего в
нём нравится: порой у него бывает отсутствующий взгляд, словно чего-то
ищущий, потаённая улыбка, вспыхивающая только в глазах, свойственная натурам
страстным, но сдержанным.
Конечно, он путешествовал, как все: не очень далеко, не очень часто. И
читал он то, что все читали, он знает "немало людей", но не может назвать,
кроме брата, хотя бы трёх близких друзей. Я прощаю ему всю эту ординарность
за его удивительное простодушие, в котором, однако, нет ничего униженного, и
ещё потому, что он не умеет рассказывать о себе.
Его взгляд редко встречается с моим - я всегда отвожу глаза. Я ни на
минуту не забываю, зачем он здесь и почему проявляет такое терпенье. И всё
же как отличается этот человек, который садится сейчас на диван, от той
наглой твари, что ворвалась ко мне в гримуборную, одержимая вожделением! По
моему поведению совсем не видно, что я помню нашу первую встречу, - разве
только то, что я почти не разговариваю с Долговязым Мужланом. Когда он
пытается со мной заговорить, я всегда отвечаю очень кратко либо, обращаясь к
Амону, говорю ему то, что может служить ответом моему поклоннику... Этот
способ непрямого разговора придаёт нашим беседам какую-то замедленность и