"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу авторакак и каждый вечер, за конторкой возле билетёров. От её блестящих шустрых
глаз ничто не ускользает, и служители, убирающие зрительный зал, ни за что бы не рискнули оставить невыметенными даже самые тёмные углы. В этот момент взгляд её ужасных глаз испепеляет крепко скроенного мужчину, по виду - настоящего бандита, пришедшего, чтобы зарезервировать на субботу своё излюбленное место в центре первого ряда балкона, напротив сцены, одно из тех плетёных кресел, в котором можно расположиться, так сказать, по-жабьи: подавшись вперёд, облокотившись о барьер и уперев подбородок в сложенные кисти рук. Хозяйка решительно отказывает ему, но без лишнего шума, с видом истинной укротительницы диких зверей. - Забирай свои сорок пять су, и чтобы духа твоего здесь не было! Крепыш, беспомощно уронив руки, стоит перед ней, покачиваясь, как медведь: - Это почему же, госпожа Барне? Что я такого сделал? - И ты ещё спрашиваешь: "Что я такого сделал?" Думаешь, я не видела тебя в прошлую субботу? Ведь это ты сидел на первом кресле балкона, так или не так? - Ну, сидел... - И это ты встал во время пантомимы и закричал: "Она показывает только одну сиську, а я заплатил за билет две монеты, по одной за каждую!" Так или не так? Крепыш, красный как рак, прижимая руку к сердцу, пытается оправдаться: - Ну, я... Но, госпожа Барне, поверьте, я умею себя вести. Ну, поверьте, госпожа Барне, я знаю, что так поступать нехорошо!.. Я обещаю, госпожа Барне, что больше я... - Ты мне не запудривай мозги! Я ведь тебя видела, верно? Этого довольно. Раньше, чем через неделю, билета тебе не будет. Кому говорю, спрячь свои сорок пять су и не появляйся здесь до следующей субботы или воскресенья. А теперь - марш отсюда! Сцена изгнания крепыша, наказанного на неделю, стоит того, чтобы я потеряла ещё несколько минут. Ссутулившись, он выходит, бесшумно ступая своими войлочными подмётками, и только на улице его физиономия обретает своё привычное наглое выражение. Но видно, что душа у него ни к чему не лежит, походка его уныла, и на некоторое время нет разницы между этой опасной тварью и ребёнком, оставленным без сладкого. На железной лестнице, ведущей в гримуборные, вместе с тёплым воздухом от калорифера, отдающим сырой извёсткой, углём и почему-то нашатырным спиртом, до меня то внятно, то невнятно доносится пенье Жаден. Этакая маленькая дрянь, она всё-таки вернулась к своей публике и снова овладела ею! Стоит только послушать, как громовые волны хохота прокатываются по залу, как захлёстывает сцену одобрительный гул ей в поддержку. Её тёплое, чуть с хрипотцой контральто, уже потускневшее от кутежей, а быть может, и от начала туберкулёза, расплавляет сердца публики самым низменным и безотказным путём. Забреди случайно какой-нибудь знаменитый антрепренёр, "весьма дальновидный и тонкого художественного вкуса", в наш вертеп, он тут же воскликнул бы, услышав пенье Жаден: - Я беру её, создаю ей рекламу, и вы увидите, что я из неё сделаю через |
|
|