"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу авторапочти бессознательная надежда, тёмная надежда растения, сминаемого бурей, на
то, что непогоде в конце концов придёт конец, и внушающий доверие голос не перестаёт шептать: "Всё обойдётся. Не знаю как, но обойдётся. Нет ничего непоправимого, кроме смерти. Даже привычка мучиться, страдать - уже лекарство, она делает наши дни размеренными и не такими тяжёлыми..." - Никто не умирает просто так, - категорично заявляет Марта, - и от тоски тоже не умирают! Ещё никто не умер от тоски! Посмотрите на Клодину... Каждый думал, узнав о смерти Рено: "Ей этого не вынести". А она жива-здорова! У неё достаточно здравого смысла и вкуса к жизни... Я улыбаюсь для приличия и гляжу в сад, отвернувшись от струи дыма, которую выпускает, надув губы. Марта... Она тоже постарела, но великолепная косметика скрывает годы. Даже путешествуя в автомобиле, она не отказалась от резких тонов в одежде, выигрышно подчёркивающих красное золото волос и белизну кожи. С крохотной шляпки без полей спадает длинная зелёная вуаль, а на кресло небрежно брошена лёгкая накидка фиолетового тюсора, защищавшая от пыли платье шафранного цвета... Кажется, она как-то уменьшилась, округлилась, одежду стала носить тесную: грудь вперёд, бёдра обтянуты. На подвижном лице светской повелительницы - упрямая готовность к отпору, бунту против необходимости стареть, прибавлять в весе, увядать... Сегодня утром мощный красно-жёлтый автомобиль высадил у моего крыльца из шатких чёрных камней белого от пыли и красного от жары Можи, одетого шофёром Леона Пайе и его жену. За ними следовала Анни, довольная тем, что снова видит меня, и смущённая оттого, что не осмеливается мне это сказать... Они шумной гурьбой вторглись в моё жилище, я могла лишь впустить их, Можи потеет и пыхтит, опрокидывает без остановки то стакан воды, то бокал шампанского. Он умирает от жары и только и может, что сжать мои руки в своих влажных ладонях и выдавить из себя: "Дружочек ты мой, дружочек", и я угадываю за его словами воспоминания сентиментального пьяницы... Марта курит и обмахивается, а её муж тщательно обдумывает что-то - ухоженный, бородатый, смешной и несчастный. Меня тревожит Анни, которую совсем затмила Марта: она такая нездешняя, такая похожая на былую Анни, так беспрекословно подчиняется сухим указаниям Марты, что я не знаю, что и думать. Я послушно терплю этих людей. Когда солнце сядет, они уедут. Мелькнут, как краткая, но надоедливая картина в моей мирной дрёме. Я с безропотностью гостьи жду, когда они исчезнут, время от времени опускаю глаза, смотрю на свои загорелые руки крестьянки. Улыбаюсь, говорю мало. Гляжу сквозь сверкающую дверь в сад, где мошки плетут серебряными крылышками тонкую сеть. Домашние звери мои удрали из стеснения и деликатности, но я слышу, как шуршат по гравию лапы бродящего неподалёку Тоби-Пса, как мурлычет Пррру, моя рыжая кошка, - она соскучилась и зовёт меня, - как дружелюбно кричит сорока Зиас... Ставни закрыты, но я вижу напротив, в тёмном зеркале стекла, своё отражение, которому явно не место рядом с отражениями Марты. Можи и двух остальных - тёмное лицо, белое платье, голова неприкрыта, волосы спутались и выгорели на солнце, как у пастушки... Я жду, когда они уйдут. Терпеливо жду. Я уже привыкла. Я теперь знаю, что не бывает бесконечных дней, даже ночи, когда ты корчишься в лихорадке, борясь с болью, влажной простынёй, тиканьем часов, даже эти ночи кончаются... Вот и они уйдут, и не |
|
|